Река Гераклита
Шрифт:
— Оставьте это, Нексе. Нельзя в пятьдесят быть таким восторженным простаком. Вы что, не знаете, какие здесь железные дороги? Мало вам путешествия из Мурманска в Петроград? Хотите окончательно отморозить ноги?
— В Самару поезда ходят по расписанию. Четыре дня, и я там.
— Четыре дня!.. Вас ограбят, разденут и скинут с поезда. Примут за шпиона и посадят в тюрьму, если не прикончат на месте. Не шутите с победившим пролетариатом, Нексе.
— У меня мандат, подписанный самим Уншлихтом! — Нексе с наивной гордостью извлек из кармана
— Кто такой Уншлихт?
— Заместитель председателя ГПУ!
— Ого! Похоже, что вы сами не прочь сотрудничать с этим ведомством.
— Это ведомство — щит революции.
— Вы неоценимый человек для диктатуры. Все — на веру, полный отказ от собственного мнения, предельно развитое стадное чувство. Поезжайте в Самару, Нексе. Может быть, там разобьют ваши розовые очки…
Медленно тащился сцепленный из разномастных вагонов пассажирский поезд. Тут и пульманы, и общие спальные вагоны, и дачные со скамейками для сидения, две-три теплушки с трубой на крыше. Паровоз, питаемый дровами, задышливо одолевал некрутые, подъемы среднерусской равнины. Густой белый паровозный дым столбом уходил в бледно-голубое небо. Стояли трескучие морозы. Птицы умирали на лету и камнем стукались о землю.
Нексе смотрел в заледенелое окошко купированного, но не отапливаемого, как и весь поезд, вагона, на белые сверкающие поля, темные перелески, на прекрасную и грозную зимнюю Россию. Он поднял воротник пальто, поглубже надвинул странную датскую шапку, руки спрятал в рукава. А кругом — бабы в толстых перепоясанных шубах, мужики в тулупах и валенках. Их добротный вид подчеркивал иноземную незащищенность Нексе.
Внезапно поезд, залязгав тормозами, стал.
— Ну вот!.. — вздохнул пассажир в шубе на волке. — Опять, что ль, дрова кончились?
Нексе вслед за другими вышел из вагона. Оказывается, поезд встал на разъезде. Кругом — снежное поле, мела поземка, воздух звенел от мороза. Нексе приплясывал в своих остроносых ботинках, пытаясь согреться. Возле него оказалась небольшая, ладная молодая женщина в шубке и пуховом платке. У нее были румяные от мороза щеки и серые доверчивые глаза, жалеючи сосредоточившиеся на отважно замерзающем пассажире. Тот заметил ее взгляд и храбро улыбнулся.
— Кто же вы такой есть? — удивленно-жалостливо спросила женщина. — Смотрю и понять не могу, как вы в таком виде ехать решились?
Нексе развел руками.
— Иностранец! — догадалась женщина и неуверенно спросила — Deutsche?
Образованный Нексе ответил по-немецки, старательно выговаривая слова:
— Датчанин. Еду в Самару.
— Ох, горе мое! — всплеснула руками женщина и решительно: — Пошли к нам в теплушку. Вещи-то ваши где? — (Женщина мешала немецкие слова с русскими, но выручали жесты и выразительная интонация).
Нексе отлично ее понял. Он кинулся к своему вагону и вскоре
— Что тут у вас? — сразу насторожилась женщина.
— Варежки, шапочки. Шестьдесят пять пар, — гордо пояснил Нексе.
— Это для чего же так много? — нахмурилась она.
— Для детского дома… Я… как это?.. Шеф… шеф детского дома. — И, поняв, что женщина заподозрила нехорошее, а это естественно в нынешнее трудное время, Нексе достал из кармана свой спасительный мандат.
— Вон что!.. — уважительно сказала женщина. — А я вас не читала и даже не слышала. Теперь обязательно прочту. Ну, пошли…
Она привела его к теплушке и помогла забраться внутрь. Вокруг нещадно дымящей печурки расположились разные люди, преимущественно демобилизованные по ранению красноармейцы.
Появление Нексе не вызвало восторга.
— Ты кого сюда привела?.. Мешочника, что ли?..
— Нет. Товарищ из Дании. В Самару едет, в подшефный детский дом. Ребятам теплые вещи везет, а сам чуть не замерз до смерти.
— Неужто он для того в Россию притащился?
— Он писатель. У себя знаменитый. И детский дом его именем назван.
— Ну, мы в писателях не разбираемся. А мужик, видать, правильный. Пущай живет тут у нас… — разрешил за всех бородатый воин-костыльник.
И Нексе остался жить в теплушке. Женщина велела ему разуться и надеть носки толстой домашней вязки. Он тщетно отказывался.
— Всем велено вам помощь оказывать, — смеясь, говорила женщина. — Вот мы и выполняем указание товарища Уншлихта.
Поднесли ему и водочки для сугреву — ужасающий сырец, от которого он долго не мог отдышаться. И дорожных щей дали похлебать. А тут как раз и поезд тронулся…
— Вы куда путь держите? — спросил Нексе женщину под убаюкивающий перестук колес.
— В деревню, за Самару. Фельдшером работать.
— А где ваш дом?
— Там и будет, другого нет.
— А ваша семья, родители, муж?..
— Родители в гражданскую от тифа умерли. Муж?.. — Она улыбнулась. — Был у меня Коля-пулеметчик из нашего полка. Под Сивашем срубили. — Она говорила обо веем этом просто, как о давно выболевшем в сердце. — А вот скажите, товарищ Нексе, почему вы у себя в Дании революцию не сделали?
Нексе помолчал, думая.
— Потому что у нас нет Ленина.
— Понятно, — наклонила русую голову женщина…
А ночью мороз завернул еще круче, и печурка уже не могла справиться с ним. И как-то получилось, что в своем закутке Нексе и сероглазая женщина сперва во сне, а потом в яви стали сближаться, ища в другом спасение от стужи. И тут послышался ее напряженный шепот:
— Погоди, товарищ!.. Такой помощи тебе не обещали… Надо ж, весь седой, а какой сильный!..
На перроне Самарского вокзала Нексе долго махал вслед уходящему поезду и далеко высунувшейся из теплушки простоволосой русой голове…