Река Гераклита
Шрифт:
— У меня нет ни сыроварни, ни конезавода…
— Ни чувства юмора, — закончил Шаляпин. — Поехали домой. Сколько ты можешь выжать из своего драндулета?
— У него неисправен карбюратор и, по-моему, забрасывает свечи… — очень серьезно начал Рахманинов. — Я просил срочно прислать механика…
— Музыки! — завопил Шаляпин. — Музыки хочу. И щей! Я не могу больше слышать о «фордзонах», карбюраторах, покосах, удоях к птичьем гуано. Молчи и жми на… карбюратор! — закончил с громовым смехом.
И Рахманинов скупо усмехнулся, хотя был несколько задет: он
— Подумать только — и этот человек когда-то сочинял музыку, играл на фортеплясах к даже дирижировал оркестром в саду «Аквариум». А кем стал? Фордзон несчастный!..
— Смейся, смейся!.. А лопнет твой банк, вот тогда ты посмеешься. А мое все здесь и всегда будет…
— Постой! — побледнел Шаляпин. — Ты действительно что-нибудь слышал?.. Но ведь «Московско-Лондонский»…
— Успокойся. Пока тебе ничего не грозит — до следующей войны или финансового кризиса.
— Расстроил ты меня. Может, правда начать скупать землю?..
Рахманинов прятал довольную улыбку.
Вскоре они въехали в усадьбу, так же преобразованную заботами Рахманинова. Дом отремонтирован, на флигелях перестланы крыши, вдоль аллей разбиты новые цветники, клумбы…
Обед был долгий, изобильный, истинно русский, каким и полагалось потчевать такого любителя национальной кухни, как Шаляпин. Кроме семьи Рахманиновых и знатного гостя с тоненькой женой Иоллой, тут присутствовала чета Крейцеров — любителей музыки, профессор Морозов и еще несколько самых близких друзей дома.
— Всё у вас — вкуснотища, но щей таких не едал и Манилов. Вот уж поистине «от чистого сердца», — заметил Шаляпин.
— Так и есть: щи готовила Марина, — с улыбкой сказала Наталия Александровна, — она домоправительница, но к щам не пустит никого.
— Потому что их любит Сережа, — ревниво заметила Софья Александровна. — Закажи Сережа отбивные из крокодила, Марина и тут окажется величайшей специалисткой.
— Да это какая-то чудо-девка! — воскликнул Шаляпин. — Весь день только о ней и слышу!
— Она наша любимица. Но, увы, из девического возраста давно вышла. А судьбу не устроила. Не хочет нас бросать.
— А как поет! — заметил Морозов.
— Тут вообще песельный народ, — сказала Наталия Александровна.
— Вы слышали «Судьбу» в исполнении Федора Ивановича? — обратился Рахманинов к молчаливым Крейцерам.
— Увы, нет!
— Споем, — щедро пообещал Шаляпин. — Бог даст, с большим успехом, чем у Толстого.
— А что было у Толстого?
— Провал. Полный провал. Лев Николаевич был не в духе и сказал со слезами на глазах, что романс — дрянь, вся современная музыка — дрянь, потом вспомнил о Бетховене и сказал, что он тоже никуда не годится.
— Видимо, что-то случилось тогда с Львом Николаевичем!., огорченно воскликнул Крейцер.
— Да, — хладнокровно подтвердил Рахманинов. — Чехов сразу поставил диагноз:
— Пошли петь, — предложил Шаляпин.
Гости перешли в зальце, где стоял концертный рояль.
Людскую охватило волнение — и сюда доносился шаляпинский голос:
Бедняк совсем сдружился с ней, Рука с рукой они гуляют, Сбирают вместе хлеб с полей, В награду вместе голодают.Вся дворня устремилась к гостиной: кто к окнам, кто посмелее — на порог.
День целый дождь его кропит, По вечерам ласкает вьюга. А ночью с горя да испуга Судьба в окно к нему стучит — «Стук-стук-стук!..»Тень великого старца не помешала присутствующим отдать должное романсу. И, придя в отменное настроение, Шаляпин сказал своему великому аккомпаниатору:
— Давай мою любимую — Полонского. «Давно ль, мой друг»…
И сытый, веселый, довольный жизнью человек с испепеляющей мукой спел один из самых грустных и пронзительных романсов Рахманинова. Впечатление было настолько сильное, что несколько мгновений царила тишина, а затем женский голос произнес: «Господи, как в раю побывали!»
Шаляпин обернулся, взгляд пробежал по лицам столпившихся людей, и он уверенно произнес, обращаясь к крупной, осанистой женщине с серыми, в проголубь глазами:
— Марина, идите сюда.
Та будто и не удивилась: спокойно, с достоинством подошла своим сильным и легким шагом и стала возле Шаляпина, пряча улыбку.
— Есть женщины в русских селеньях! — вздохнул Федор Иванович. — Марина, споем вместе.
— С вами, Федор Иванович?..
— Марина частушки знает. Местные, — сказала Наталия Александровна. — Правда, иные несколько вольного содержания.
— Но мы вроде совершеннолетние?..
— Кроме наших девочек.
— Я их и так знаю, а Танька глупая — не поймет, — поспешила заверить Ирина, старшая из дочерей Рахманиновых.
— Спасибо за сообщение! — сказала мать. — Марш в постель!
— Стыдно петь такую чушь, Федор Иванович, — скулы Марины порозовели.
— Взрослым людям такая чушь, что детям сказки.
И Марина не стала ломаться.
Ах, ты барин, милый барин, Мою Нюрку не замай. Не нахальствуй, как татарин. Не зови ее в сарай!..— Э-эх!.. — взревел Шаляпин.
То не ветер-обормот По степи мотается, — Милку взяли в оборот, Сережки колыхаются!..