Река рождается ручьями. Повесть об Александре Ульянове
Шрифт:
– А как же мы?
– вмешался в разговор Митя.
– Мы будем с Маняшей сидеть дома одни, без вас?
– Мы вернемся быстро, - упрямо наклонила голову Оля и поправила младшему брату воротник шинели.
– А вы с Маняшей дожидайтесь нас. Пусть няня расскажет вам сказку.
– Я не хочу сказку, - дернул плечом Митя.
– Я хочу, чтобы все были вместе. Маняша будет плакать.
– Ладно, не капризничай, - сказал Володя и, неопределенно кивнув Оле (то ли зайду, то ли нет - не знаю), повернул на Саратовскую.
Митя, нахохлившись, шел сзади. Около
За несколько шагов, как полагалось по гимназическому уставу, Володя снял форменную фуражку (Митя за его спиной сделал то же самое), и в ту же минуту массивная фигура ректора в тяжелой темно-фиолетовой рясе повернулась к ним спиной. «А ведь был на папиных похоронах, служил литию, - вспомнил Володя, надевая фуражку.
– Неужели даже выполнение такого элементарного правила вежливости, как ответ на приветствие, может повредить этому благополучному, неуязвимому и, казалось бы, ни от кого и ни от чего не зависящему попу?»
Несколько раз он уже убеждался в этой, вроде бы внешне и не существующей инерции, которая незримо шла сюда, в Симбирск, из Петропавловской крепости. Несколько раз уже бывшие папины хорошие знакомые намеками и полунамеками пытались давать понять ему, Володе, что лично против него, Володи, они ничего не имеют, но история с братом делает невозможным сохранить к Ульяновым прежнее отношение, так как у всех у них, у бывших папиных хороших знакомых, - дети, семьи, служба, а связь с семьей, в которой вырос человек, покушавшийся на жизнь царя, не есть лучшая характеристика для государственного служащего.
Еще дважды, пока дошли до Московской, пришлось, сжимая от острого гнева кулаки, испытывать унижение. Попался навстречу знакомый предводитель дворянства из Ардатова. Приезжая в Симбирск, предводитель часто заходил к Ульяновым, а теперь, вытянув длинную шею, ардатовский знакомец прошагал мимо, делая вид, что совершенно не замечает ульяновских сыновей, которым не раз привозил в былые времена подарки и своею собственной рукой вручал их.
А товарищ председателя окружного суда Деменков - тот просто перешел на другую сторону улицы. Столкнулся лицом к лицу с Володей, фыркнул, вскинул бороду и - рысцой через мостовую. А ведь в прошлом году, когда переписывали дом с папиного имени на маму, этот самый Деменков поддерживал маму под руку, похлопывал по плечу его, Володю, гладил по голове Маняшу... И отзываются все об этом Деменкове всегда хорошо, называют его человеком добрым, справедливым, благородным... Так чего же он испугался, этот благородный человек? Какой вред ему могут принести два гимназиста, тем более что одному из них всего тринадцать лет?..
На углу пересекли Саратовскую и сразу Московскую. Напротив Вознесенского собора (руки за спину, пузо вперед) торчал, как всегда, городовой.
Все. Решено. С городовым он здороваться не будет. Дадут карцер. Ну и пусть!.. Митю оставят без обеда. Пускай привыкает. То ли еще
Будочник спутал все карты. Заулыбавшись, он первый двинулся навстречу.
– Здравия желаю, Владимир Ильич... Как маменька себя чувствуют? Не болеют?.. Из Петербурга имеются новости?
«Наверное, вот такие же тупые, самодовольные будочники арестовывали Сашу... О, как я ненавижу их всех!»
– Так нету новостей из Петербурга?
– Нет, ничего нет.
– Да, подвел Александр Ильич, сильно подвел. Под большой удар поставил.
Володя твердо взглянул в лицо городовому.
– О каком ударе вы говорите?
Почувствовав, как сбоку к нему прислонился Митя, Володя нашел руку младшего брата, крепко сжал ее.
Городовой развел пальцами усы, приосанился, заговорил тихо, многозначительно.
– Тень брошена. На весь корень ваш. Неудобства будут чинить, препятствия... Так что аккуратно теперь надо, чтобы ни-ни...
– Что вы имеете в виду?
Будочник усмехнулся, подмигнул: сами, мол, знаете. Чего тут лишний раз говорить.
– Вы что-то путаете, - Володя выговаривал слова отчетливо и громко, - ни о каких «ни-ни» мне ничего не известно.
«Он как будто в чем-то уже подозревает меня, - лихорадочно думал Володя.
– Для него что-то уже само собой подразумевается... Но что, что?»
А вслух сказал спокойно, подчеркнуто вежливо:
– Вы извините, нам с братом в гимназию надо. Боимся опоздать.
– В гимназию - оно конечно, - загудел городовой, - в гимназию надо к сроку. Чтоб порядок был. В гимназию опаздывать нельзя...
Когда повернули на Спасскую, Митя оглянулся и шепотом спросил:
– Это он из-за Саши?
– Из-за Саши.
– А он в гимназию может прийти?
– А что такое?
– У меня латынь письменная не сделана...
Володя не выдержал, улыбнулся.
– Нам на сегодня много из геометрии и славянского задали, - продолжал Митя, - так я и не успел.
И он с надеждой посмотрел на старшего брата, как бы спрашивая: сможет ли большое задание из геометрии и славянского послужить ему оправданием перед городовым за то, что он, Митя, не приготовил урока из письменной латыни, или нет?
– Очень плохо, что ты не успеваешь готовить все уроки, - строго сказал Володя, стараясь придать своему голосу выражение, которое должно быть у старшего в семье мужчины.
– У вас же в этом году первый раз устные экзамены. Надеюсь, ты не забыл об этом?
– Нет, не забыл, - опустил голову Митя.
А Володя, когда подошли уже к самой гимназии, вдруг сказал:
– Уроки нам теперь, действительно, нужно готовить так, чтобы никто не мог придраться - ни директор, ни инспектор, ни городовой...
– Это из-за Саши, да?
– спросил Митя.
– Чтобы его не казнили?
И заплакал.
– Да, из-за Саши, - сказал Володя и вздохнул.
Глава десятая