Река твоих отцов
Шрифт:
Ауканка уперлась кулаками в пол, медленно поднялась, постояла немного на согнутых коленях, потом выпрямилась и заковыляла к двери.
— Пойдем, однако, Евдокия. Валентина Федоровна проводила их.
— Спокойной ночи!
— Ладно, пускай будет! — ответила бабушка и, взяв Евдокию под руку, чтобы не поскользнуться, пошла с ней через улицу.
Вскоре домой вернулся Тихон.
— Давай спи, с дороги устала. Твой Николай Павлович давно спит. — И, стянув унты, лег на медвежью шкуру посреди комнаты.
Свой топчан
«Что там, за перевалом?»
Не прошло и двух недель после приезда учителей, как школа преобразилась. Первым делом Николай Павлович починил крышу. Потом взялся за железную бочку, заменявшую печь. Заделал пробоины, наставил трубу, смастерил в трубе задвижку, чтобы тепло не так быстро улетучивалось. Помогали Николаю Павловичу ребята. Они месили глину, стругали доски, гнули железные скобы, выполняли все указания учителя.
Тем временем Валентина Федоровна с девочками занималась уборкой: мыли парты, драили полынными швабрами пол, а потом белили стены.
Смотреть, как белят класс, пришли орочки со всей Уськи. Старухи просто сели на пол, закурили трубки и не сводили глаз с учительницы, которая ловко работала короткой толстой кистью. Лица у старух были забрызганы мелом, но они, казалось, не обращали на это никакого внимания.
— Ну как, нравится побелка? — спросила Валентина Федоровна.
Орочки молча переглянулись, а одна из них, бабушка Адьян, призналась:
— Первый раз видим. В юртах никогда стен не мазали.
— То в юртах, а ведь нынче многие из вас в домах живут.
— А в новых зачем мазать?
— В некоторых домах, я видела, стены уже закоптились, а ведь скоро Новый год — праздник. Надо побелить. Кто захочет к празднику побелить, мы с девочками придем, побелим.
— Никто не захочет, — сердитым голосом сказала молодая женщина в сатиновом халате с яркой вышивкой. Она схватила за руку свою девочку, разводившую мел, и потащила ее к двери. — Иди, однако, хватит тебе мазаться.
— Ну, зачем, Глафира Петровна, уводите Наташу? Ведь для себя девочки школу белят. Разве плохо, когда ученики сядут за парты в чистом, уютном классе? Вашей дочери, Глафира Петровна, много лет в школу ходить придется. Так что оставьте ее, пускай поработает.
— Пускай, Глафира, чего там, — вмешалась бабушка Адьян. — Детишкам забава есть.
Глафира подумала и отпустила Наташу.
Старушкам надоело сидеть на полу. Они встали, и каждая подходила к свежевыбеленной стене, проводила по ней ладонью и удивленно качала головой.
— Стена еще не просохла, — объяснила Валентина Федоровна. — Через два-три дня приходите, тогда увидите, как хорошо будет…
— Ладно, придем, — пообещала бабушка Акунка и, опираясь на суковатую палку, вышла. За ней вышли и другие, только Адьян пожелала остаться.
— Я мало помогу тебе, — сказала она
Назавтра Валентина Федоровна пришла вместе с девочками в дом, где жили старые орочи. Вынесли на двор слежавшиеся медвежьи и оленьи шкуры, выколотили их, повесили на весь день на морозе. Принялись за побелку. Помогала им уже не одна Адьян, но и другие старухи.
Наташа по секрету рассказала учительнице, что мама Глафира тоже решила к празднику побелить в доме. Но боится, как бы шаман Никифор Хутунка, который жил по соседству, не заругал ее.
— Он вчера заходил к нам, — рассказывала Наташа, — говорил маме, что праздник Новый год вы сами выдумали, что у наших орочей такого праздника нет.
Валентину Федоровну насторожило сообщение Наташи. Она слышала и от других девочек, что шаман собирается устроить под Новый год большое камлание и что, вероятно, многие орочи придут послушать, как Никифор будет разговаривать с духами.
Но все обошлось. На новогодний вечер в школу были приглашены все жители Уськи-Орочской, так что к шаману никто не пошел. Говорили, что сам Никифор Хутунка, то ли из любопытства, то ли потому, что надоело одиночество, по-воровски, задними дворами, подкрался к школе и в темноте заглядывал в окна.
Назавтра он заманил к себе двух старушек, которые были на празднике, усадил их около очага и целый час колотил лисьей лапкой в бубен. Шаман вызывал злых духов, просил наказать русских учителей.
Уроки грамоты длились порой до поздней ночи. Случалось, что, израсходовав запас свечей, люди сидели в темноте и затаив дыхание слушали увлекательные рассказы Николая Павловича о просторах родины, о ее городах, о Москве, о трудовых делах советских людей. С каждым занятием все дальше и дальше от предгорий Сихотэ-Алиня уходили мысли орочей.
Почти все взрослое население Уськи приходило на занятия. Люди, не занятые охотничьим промыслом и проводившие всю зиму в поселке, старались не пропускать ни одного урока. Каждый уже знал свое место за партой, у каждого был свой букварь и тетрадки, свой карандаш и своя ручка. Приходили на урок даже те, кто не числился в списке, — дряхлые старики и старухи, среди которых была столетняя бабушка Анна Васильевна Акунка.
Тяжело опираясь на палку, с важным видом входила она в класс.
Задолго до прихода учителя орочи рассаживались на корточках вдоль стен класса и шепотом переговаривались между собой. Но говорили они не о посторонних делах, а о том, чему выучились: они знали, что Николай Павлович обязательно спросит, как они усвоили пройденное, и перед началом урока проверяли друг друга.
— Скажи, Мария, какая буква на колесо похожа? — спрашивает старую орочку Иван Уланка.
— На колесо? — задумывается Мария и, заглядывая в тетрадку, отвечает: — Это будет буква «о».