Река твоих отцов
Шрифт:
Поборов в себе страх, Дунка подошел к старому кедру, прислонился спиной к толстому стволу и дрожащими руками стал закуривать трубку.
В эту минуту на дереве слегка закачалась вершина.
«Рысь!» — мелькнуло в голове охотника.
Он не успел рвануть из-за спины ружье, как сверху всей своей тяжестью на Дунку навалился человек, сбил его, стиснул руками горло. У Дунки перехватило дыхание. Несколько минут они катались по снегу, по очереди подминая друг друга.
Дунка чувствовал, что он гораздо слабее этого длинного, сытого человека, который, как зверь, напал на него. Но со зверями
Дунка вскочил, быстро отстегнул ремень и связал бандиту ноги у щиколоток.
— Ай-ай, зачем на старого человека напал, — начал его укорять Дунка. — Его тихо живи, никому зла не делай.
Вдруг он заметил, что на ветке кедра, с которого спрыгнул бандит, висит брензентовый вещевой мешок. Дунка снял его, развязал зубами тугой узел и вытряхнул на снег ходули: лапы медведя и копыта сохатого.
— Так вот какой его зверь есть! — вслух с удивлением подумал Дунка, впервые в жизни увидев так искусно сработанные ходули.
Живя вдали от людей, от всего большого мира, Дунка не понимал, зачем понадобилось человеку маскироваться под лесных зверей, протаптывать чужие следы и тем более нападать на одинокого мирного старика, который никому худого не делал.
Афанасий Дунка даже стал проникаться жалостью к человеку, который теперь лежит на снегу в беспамятстве. Но в то же время другой голос говорил орочу, что это чужой, нехороший человек, что пришел он сюда с недобрыми намерениями, иначе бы так хитро и зло не поступил.
«Что же теперь с ним будет?» — мучительно думал Афанасий Дунка.
Оставить в тайге — пропадет. Нести его к себе с шалаш — не хотел. Решил сложить в стороне из сосновых веток шалашик, перетащить туда человека — пускай лежит там, пока не придет в себя.
Дунка приступил к делу.
Когда через час шалашик был сложен и старик хотел развести в нем костер, в глубине тайги неожиданно послышался странный шум. Дунка снял ружье, спрятался за широкий ствол дерева и стал ждать. Вскоре из мерзлых зарослей выскочила овчарка и, принюхиваясь к снегу, повела за собой вооруженного человека в зеленой фуражке. Позади еще двое в таких же зеленых фуражках ехали верхом.
«За кем-то гонятся», — решил Дунка, не сразу догадавшись, что тот, которого преследуют военные люди, давно лежит около пня со связанными ногами. А когда эта мысль пришла ему в голову, Дунка с облегчением вздохнул, будто тяжесть свалилась с плеч.
Он смело вышел навстречу пограничникам. Тот, который держал на поводу овчарку, резко осадил ее, направив на ороча пистолет. Верховые тоже вскинули ружья.
Но Афанасий Дунка не испытывал страха и продолжал идти.
— Стой! Бросай оружие! Руки вверх! — закричал проводник служебной собаки и отпустил поводок.
Дунка не успел
Верховые, узнав старика, который давно живет в распадке у моря, спешились, подошли к нему.
— Здравствуйте, товарищ! — сказал один из них, протягивая руку.
— Сородэ! — растерянно пробормотал Дунка.
— Расскажите, как вы задержали его, — и взглядом показал на бандита, которого приводил в чувство проводник служебной собаки: натирал ему снегом уши, тыкал в нос флакончик с нашатырным спиртом.
Старик передал пограничнику ходули.
— Все ясно. Спасибо вам, товарищ! Как вы себя чувствуете?
— Ай-я кули! — ответил по-орочски Дунка. Когда прибыли на заставу и капитан Скиба объявил старику благодарность за поимку диверсанта, Дунка, кажется, не понял, что говорил начальник. Просто догадывался, что доброе дело сделал, иначе бы так не хвалили его, незнакомого человека.
Ему и в голову не приходило, что пограничники давно знают о нем, что много раз видели его, когда он выходил в море рыбачить и когда отправлялся в дальний рейд со своей добычей. Знали, что в Тихой бухте в крохотном шалаше из корья добрый, честный человек живет, и поэтому ни разу не тревожили его. Правда, никто на заставе не знал, что заставило старика жить в одиночестве.
— Мне, однако, ходи можно? — спросил Дунка не очень уверенно.
— Нет, дорогой Афанасий Иванович, в таком виде мы вас не отпустим, — сказал начальник заставы.
Когда капитан вызвал старшину и приказал свести товарища Афанасия Ивановича Дунку в баню и одеть во все чистое, старику сделалось не по себе.
— Не надо, начальник, — взмолился он, — его в бане никогда не был.
Но старшина уже взял Дунку под руку и повел в жарко натопленную баню.
Не говоря лишних слов, снял с него черную, как сажа, изодранную одежду из рыбьих кож, поднял, как маленького, на руки и положил на полок. Плеснул на раскаленные камни воды из шайки, наддал пару и с ожесточением принялся хлестать Афанасия Ивановича полынным веником.
Дунка ворочался, кряхтел, отмахивался руками, наконец притих.
После бани его позвали в столовую. Дунка шел через широкий зеленый двор бодрый, как бы помолодевший, одетый во все новое — кирзовые сапоги, брюки, гимнастерку с белым подворотничком, и солдаты, весело улыбаясь ему, говорили: «С легким паром». Но Дунка никогда не слыхал таких слов и, не зная, что на них полагается ответить, только кивал головой.
В столовую пришел начальник заставы. Садясь рядом с Дункой, спросил:
— Ну как, понравилась баня?
— Наверно, — сказал старик утвердительно, и его скуластое с седенькой бородкой лицо оживилось.
Дежурный по столовой поставил перед Дункой котелок с борщом, тарелку с перловой кашей. Но старик подождал, пока принесут обед капитану, и только тогда принялся за еду. Ел он не спеша, со стариковской степенностью, оглаживая бородку тылом руки.
— Много лет живете в тихой бухте? — спросил капитан Скиба, чтобы вызвать Дунку на откровенный разговор.
— Наверно, много.
— И все время один?