Река

Колбасьев Сергей Адамович

Он улыбнулся и покачал головой. Ему определенно повезло.

– Бесспорно, - согласился Лобачевский, - чрезвычайно интересно, но все же несущественно. Давайте займемся более важным делом, - и обстоятельно стал разъяснять значение барьеров, применение хлыстов и прочие нехитрые правила игры..

– Жрать охота, - ни с того ни с сего вспомнил начальник распорядительной части штаба тучный и полусонный Бабушкин.

– Это тоже правильно, - подтвердил Лобачевский.
– Поэтому за отсутствием хлеба я рекомендую заняться увлекательным зрелищем в подлинно

древнеримском вкусе. А чтобы еще добавить вкуса этому зрелищу, предлагаю каждому из играющих внести в кассу по десятке. Первый окончивший получает три четверти, второйчетверть. Возражений нет? Принято единогласно. Джентльмены, выбирайте лошадок.

– Ладно, - сказал Бахметьев.
– Давай мне ту, серую в яблоках.
– Он был очень утомлен, и ему хотелось хоть как-нибудь отвлечься от надоевших мыслей.

– Деньги в кассу!
– провозгласил Лобачевский.

– Это как раз цена фунта картошки, - вздохнул Бабушкин.- Только ее все равно не достать. Я согласен.

– Рискнем, - согласился Олег Михайлович Малиничев. Достал из внутреннего кармана тужурки стянутый резинкой бумажник и на середину стола выложил две новенькие советские пятирублевки, а рядом с собой - измятый царский рубль.

– Неужели брутовский?
– спросил Лобачевский.

– Самый настоящий, - любовно разглаживая грязно-желтую бумажку, ответил Малиничев.
– Подписи обоих жуликов: Брут и Плеске; и заметьте: номер, как на тройном одеколоне, - два нуля четыре тысячи семьсот одиннадцать. Я за него перед войной двадцать пять целковых дал.

Кассир государственного банка Брут, попавшись на каком-то мошенничестве, повесился, и судьба управляющего Плеске тоже была печальной. Естественно, что подписанные ими рубли пользовались репутацией талисманов и высоко ценились среди карточных игроков.

– Дороговато, - сказал Бабушкин.
– В те времена за четвертную можно было лихо пообедать в каком-нибудь хорошем ресторане. Двоим с вином, и до отвала.

Малиничев рассмеялся:

– Вы неисправимый материалист.
– Схватил кости и встряхнул их в кулаке. Смотрите!
– и, бросив, выкинул две шестерки.

Теперь он был окончательно уверен в своем счастье, и в глазах его светилось торжество. Конечно, только этот самый рубль сегодня спас его от гибели в бане и, конечно, он вывезет его и в дальнейшем.

– Видали?
– Но, внезапно насторожившись, быстрым движением спрятал деньги под газеты с объедками воблы. Он услышал шаги на трапе.

Дверь раскрылась, и в кают-компанию вошел комиссар Ярошенко. Его правая рука была забинтована и висела на перевязи. Осколком бомбы ему раздробило два пальца. Он подошел к столу и остановился вплотную перед Бахметьевым.

– Товарищ командир, - сказал он, - сейчас пришло распоряжение начальника дивизиона списать обоих наших рулевых - Слепня и Шитикова.
– Голос его звучал тускло и без всякого выражения. Казалось, что он сам не слышал своих слов.

– Как так?
– удивился Бахметьев и повернулся к Малиничеву: - Верно?

– По приказанию командующего, - равнодушно

ответил Малиничев, но не добавил, что приказание это в значительной степени было подсказано им самим.

– Обоих рулевых?
– все еще не верил Бахметьев.
– Что же я без них делать буду? Малиничев развел руками:

– Разве командующего переспоришь?

Он предпочел не рассказывать о том, как дело обстояло в действительности. Штабу для назначения на катера нужны были два любых рулевых, но он обоих взял с "Командарма" просто потому, что "Робеспьер" ушел вверх по реке для ремонта, а со своего "Уборевича" он людей отдавать не хотел. Кроме того, тут имелась возможность поддеть нахального мальчишку Бахметьева,

– Впрочем, все это пустяки, - сказал он и зевнул, осторожно прикрыв рот рукой.
– Найдете у себя каких-нибудь водников, которые умеют стоять на руле, и как-нибудь там управитесь.

Бахметьев потемнел, но, сделав над собой усилие, сдержался:

– Разрешите завтра лично договориться в штабе?

– Как вам будет угодно, - холодно ответил Малиничев.
– Я доложу, что вы отказались выполнить мое приказание.

– Есть!
– И Бахметьев откинулся на спинку дивана. Получалось черт знает что. Свое начальство было хуже неприятеля, и в конце концов не хватало силы бороться.

– Я тоже доложу, - тем же бесцветным голосом сказал Ярошенко. Опустив глаза, впервые увидел разложенную на столе игру и не понял: - Это зачем?

– Для того, чтобы приятно провести вечер, - серьезно ответил Лобачевский.
– Это увлекательная детская игра. Может, хотите присоединиться?

– Нет, благодарю.
– Ярошенко повернулся и, не прощаясь, вышел из кают-компании.

Больше всего на свете Бахметьеву хотелось встать и пойти за ним, но он заставил себя остаться. Взял кости и, бросив их, выкинул три очка. Меньше трудно было, однако все равно нужно было играть.

6

Командующий флотилией, бывший капитан второго ранга Шадринский был рассеян и молчалив. Глядел на волновавшегося Бахметьева и не мог понять, почему тот волнуется. Лично ему все на свете было безразлично, особенно после письма из Штаба морских сил республики.

Он налил стакан воды и молча пододвинул его Бахметьеву. Это был намек, которого тот не понял. Пришлось говорить прямо:

– Потрудитесь успокоиться. Вся эта история выеденного яйца не стоит, Пожевал губами, побарабанил пальцами по столу и добавил: - Ну спишите одного рулевого хотя бы.

– Есть, - обрадовался Бахметьев, но не встал. Почему не встал? Что ему еще нужно было?

– Разрешите, Иван Николаевич, с вами откровенно поговорить?

Шадринский промолчал. Он не хотел ни откровенно разговаривать, ни как-либо иначе. Всякие разговоры ему смертельно надоели.

Бахметьев наклонился вперед:

– Получается прямо-таки опасное положение. Команда и комиссар...
– Но командующий неподвижным взглядом смотрел куда-то в сторону, и это мешало думать.
– Вы меня простите, Иван Николаевич, но начальник дивизиона Малиничев...