Реки Лондона
Шрифт:
— Полидори упоминает чары, призывающие призраков, — сказал я. — Они и правда действуют?
— Это скорее не чары, а ритуал, — отвечал Найтингейл.
Чтобы помешать Молли кормить нас как на убой, мы повадились пить чай в кухне. Идея состояла в том, что, если ей не придется накрывать шесть столов в утренней столовой, порций будет всего две. Своего мы добились — только порции были очень большие. Очень.
— А в чем разница?
— Вы, Питер, по-прежнему задаете мне вопросы, — проговорил наставник, — время для которых придет
— Ну хотя бы основы мне объясните, — попросил я, — облегченную версию для начинающих.
— Чары — это совокупность форм, соединенных вместе для достижения определенного эффекта, в то время как в слово «ритуал» уже вложено его значение: это последовательно выстраиваемые формы, которые с помощью определенного инвентаря помогают активизировать некий процесс, — объяснил наставник. — Они все довольно старые, разработаны в первой половине восемнадцатого века.
— А насколько важно, какие элементы используются в ритуале? — спросил я.
— Не знаю, честное слово, — ответил Найтингейл. — Ритуалы вообще проводятся очень редко, иначе в начале двадцатого века подверглись бы глобальному обновлению.
— Можете научить меня проводить их? — спросил я.
Тоби, заметив, что я мажу маслом ломтик хлеба, сел рядом и выжидающе на меня уставился. Я отломил ему маленький кусочек.
— Проблема в том, — сказал Найтигейл, — что любой ритуал как таковой требует принесения в жертву животного.
— Ну что ж, — проговорил я, — Тоби у нас довольно упитанный.
— Современное общество не одобряет подобных действий, — сказал Найтингейл. — Особенно возражает церковь, в чьих владениях — так уж получилось — нам придется это делать.
— А для чего нужна жертва?
— Бартоломью пишет, что в момент смерти живого существа его природная магия становится доступной для призрака. Он «подпитывается» этой магией, что помогает ему быть в определенной степени материальным.
— То есть жизненная энергия животного играет роль магического топлива? — спросил я.
— Именно.
— А можно приносить в жертву не животных, а людей? — спросил я. — И забирать таким же образом их энергию?
— Да. Но есть одно «но».
— В чем же оно заключается?
— Вас будут непрестанно преследовать повсюду, перевернут небо и землю и в конце концов найдут и казнят.
Я предпочел не спрашивать, кто именно призван преследовать и казнить.
Тоби тявкнул, настоятельно требуя колбасы.
— Ну, если нужен только источник магии, — проговорил я, — то, полагаю, мы обойдемся без жертв.
По Бартоломью, чем ближе вы находитесь к могиле человека, чей призрак ищете, тем лучше. Поэтому я пару часов внимательно изучал приходские книги, в то время как Найтингейл старался убедить настоятеля, что мы охотимся за хулиганами, оскверняющими храмы. Данный конкретный храм выглядит, кстати, очень необычно — огромный прямоугольный каменный
Восточный портик, возле которого я впервые повстречал Николаса Уоллпенни, оказался ложным. Настоящий вход обнаружился с западной стороны, из бывшего заднего дворика, ныне сада. В этот сад со стороны Бедфорд-стрит вели тяжелые кованые ворота. Найтингейлу в конце концов удалось уговорить настоятеля дать ему на время ключи.
— Если вы собираетесь устроить здесь засаду, — предложил тот, — не лучше ли будет мне остаться? Мало ли что.
— Боюсь, что они следят за вами, — возразил Найтингейл. — Нам нужно, чтобы они убедились, что поле чисто, тогда они явятся, и мы схватим их с поличным.
— Мне грозит опасность? — быстро спросил настоятель.
Найтингейл пристально посмотрел ему в глаза.
— Только в том случае, если вы останетесь сегодня ночью в церкви, — ответил он.
Садик с трех сторон окружали кирпичные стены частных домов. Все окна, выходящие сюда, затянуты шторами. Дома эти были построены так же давно, как и все остальные здания при церкви. Они ограждали садик от городского шума, создавая тихий, мирный зеленый уголок, и церковь как будто смотрела на него через вход. Вишневые деревья, высаженные вдоль дорожки, утопали в розовом кружеве цветов, радуясь ласковому майскому солнцу. Найтингейл сказал, что это красивейшее место в Лондоне. Что ж, тем печальнее был тот факт, что в полночь нам придется проводить здесь некромантский ритуал.
Записи о захоронениях в приходских книгах были весьма сумбурны. Могила Николаса Уоллпенни находилась где-то в северной части сада, ближе к середине. Это все, что мне удалось выяснить. Поскольку Николас наотрез отказывался появляться, если поблизости был Найтингейл, последний намеревался занять пост на Бедфорд-стрит, у ворот, — достаточно близко, чтобы явиться на помощь в случае необходимости. Сразу после полуночи я вошел в сад. Время от времени сонно чирикали в ветвях какие-то птички. Ночь была ясная-ясная, но звезды прятались в городском смоге. Я закрыл за собой ворота — кованая сталь неприятно холодила пальцы. С собой у меня был туристический налобный фонарик — обычно с его помощью я читал собственные путаные записи в казенном полицейском блокноте.
На мягкой, влажной земле просто так пентаграмму не начертишь — для этого потребуется как минимум лопата. В любом случае я не собирался портить такую прелестную лужайку. Поэтому нарисовал звезду в круге при помощи холщового мешка с угольной пылью. Мешок я держал за два уголка, еще в одном была проделана дырка — как в кондитерском кульке. Линии получились какие надо, ровные и жирные. Это было очень важно — Полидори достаточно развернуто объяснил, чем может грозить разрыв пентаграммы во время ритуала призывания. Вашу душу в этом случае могли отнять и низвергнуть в ад — и это только первый из многих возможных вариантов.