Реки не умирают. Возраст земли
Шрифт:
— Ура-а! — крикнул мадьяр.
И общее «ура» громко раскатилось по огневой позиции этой интернациональной батареи.
Фейерверкер глянул на свои часы, подал команду:
— К орудиям!
Вера поняла, что скоро начнется контратака в Зауральной роще. Она простилась с Логвиненко и машистой рысью направила Буланого в город.
Не успела отъехать полверсты, как грянул пушечный залп. Долгое эхо отозвалось за пойменным сакмарским лесом. Вера остановила коня у крайнего флигеля безлюдной улочки. Гора Маяк курилась пороховым дымком: снаряд за снарядом пролетали над головой — на юг, к железнодорожному мосту, где Великанов поднял
Она постояла несколько минут у подножия Маяка, с волнением думая о людях из батареи Логвиненко. Каждый из них, защищая Оренбург, защищал кто свою Ригу, кто свой Будапешт, кто свою Братиславу (под началом фейерверкера был даже один словак), Нет, таких людей невозможно победить!..
Город показался Вере совершенно пустым: на улицах ни единого прохожего, только часовые у дверей губернских учреждений. Подъезжая к центру, она, повинуясь Буланому, свернула, на Чернореченскую площадь — конь великановского ординарца упрямо тянул к дому Хусаинова, где квартировал Михаил Дмитриевич. С опозданием поняв, в чем дело, она сердито подобрала повод, чтобы направить своевольного коня в сторону Неплюевской.
И тут, на перекрестке, Вера увидела в спину Казанцева. Неужели он?.. В мешковатом пальто, которое висело на его привыкших к золотым погонам прямых плечах, он шел к Гостиному двору. Шел мерно, хотя и слышал, конечно, цокот копыт на мостовой. Она рывком осадила Буланого. Поручик затравленно оглянулся.
— Стой, буду стрелять!..
Он метнулся в глухой Дворянский переулок. Она выстрелила из нагана. Но мимо. Он уже скрывался за углом.
Вера послала коня в полевой галоп. Казанцев с полуоборота, не целясь, пальнул в нее из маузера. И тоже промахнулся. Навстречу ему выскочил из ворот углового дома милиционер. Тогда поручик кинулся в подъезд — иного выхода у него не оставалось. Вера спрыгнула на землю.
— Куда? — остановил ее милиционер. — Мы тут сами справимся.
Из переулка выбегали еще двое милиционеров.
Вера стояла на углу большого купеческого дома до тех пор, пока там, на чердаке, не стихла перестрелка. Неужели все-таки, сдался? Или, может, убит? Сдался или убит? Но, во всяком случае, не застрелился: на это ни один каратель не способен.
6
Да, у поручика Казанцева не хватило духу пустить себе пулю в лоб. И уж тем более не мог он броситься на мостовую с самого высокого в городе пятиэтажного дома, откуда сбрасывал в восемнадцатом году матросов, застигнутых врасплох. Неизвестно, на что он надеялся, однако, расстреляв все патроны и легко ранив милиционера, поручик поднял руки.
В Чека его допрашивала Енина. Сначала он отказался отвечать на ее вопросы под тем предлогом, что она побывала в дутовской контрразведке. Потом согласился дать кое-какие показания, с непременным условием, что от него не станут добиваться разглашения военной тайны.
А на третий день Казанцев окончательно разговорился: начал с февраля прошлого года, когда был освобожден ревкомом под честное слово. Он пытался представить дело таким образом, что, конечно, сдержал бы слово и не пошел на службу к Дутову, если бы тот не пригрозил ему расстрелом
Енина терпеливо слушала. Она, кажется, заинтересовалась его исповедью. И он хватался то за одно, то за другое, иной раз даже забывая, что впереди еще очная ставка с Карташевой.
В открытые окна долетели частые орудийные выстрелы с юга. Поручик насторожился.
— Это наступают наши, — сказала Енина.
— Сегодня же у вас Первое мая?
— Возьмем Донгузскую и отпразднуем. Что, не верите?
— Мне, в ваших руках, всему приходится верить.
— Вы можете смягчить свою вину, если будете говорить только правду...
Конвойные из комендантской роты снова отвели его в одиночную камеру.
Казанцев был доволен и тем, что выиграл лишний день. Выиграть всю жизнь вряд ли удастся. Как назло, Дутов по-прежнему действует растопыренными пальцами вместо того, чтобы ударить крепко сжатым кулаком обоих корпусов. Ведь он, Казанцев, успел отправить надежного человека о донесением, что красные держатся на волоске, что у них нет резервов, что нужен, стало быть, общий концентрический удар. Если его связной и не добрался до штаба Оренбургской армии, то все равно там должны бы наконец понять, в каком отчаянном положении оказались теперь большевики, И незачем было отправлять в обреченный город заслуженного офицера. Хотя генералам ничего не стоит послать на верную гибель и целые кавалерийские дивизии, помогая красным бить их по частям. Какое безрассудство!.. Чем больше думал об этом Геннадий Казанцев, тем острее жалел себя: как глупо умереть именно сейчас, когда двадцать тысяч сабель занесены над Оренбургом...
Через два дня Енина устроила ему очную ставку с Евгенией Слесаревой. Испугавшись ночного вызова на допрос, та не стала запираться и рассказала о недавней встрече с Казанцевым, утаив интимные подробности, которые не интересовали Енину. Поручик заявил, что Слесарева ни при чем, он сам навестил ее как давнюю знакомую, не рассчитывая укрываться в ее доме, что было бы непростительной ошибкой для кадрового военного: дом Слесаревых на виду у всех.
— А не в том ли особняке встречались вы со своим помощником? — спросила Енина.
— У меня нет никаких помощников.
— Что же, вы явились в город на свидание со своей знакомой?
— Повторяю: никто, кроме меня, ничего не знает. Я солдат, не выполнивший воинского долга, — в том вся моя беда. Никакой другой вины за мной нет и быть не может.
— Так ли, господин поручик?..
Слесарева с плохо скрытым ужасом наблюдала за этим поединком между девчонкой-следователем и Геннадием Казанцевым. Она уже считала его приговоренным к смерти, а Геннадий делал вид, что он всего лишь исполнитель воли генералов. Может быть, это он при ней, Жене Слесаревой, хочет показать себя таким бесстрашным?..
— Вас, гражданка, я освобождаю, — объявила Енина, — Идите, идите, вы свободны, А с вами, поручик, мы еще увидимся завтра утром.
Завтра утром... Вера не смежила глаз до утренней зари. Василиса безмятежно спала на стареньком диванчике, а она сидела у окна, смотрела на полноводную реку и вспоминала, вспоминала все двести дней, прожитых в стане дутовцев. Вообще-то Вера старалась не думать о тех днях — они и без того часто снились ей или даже виделись наяву, как неотвязчивые галлюцинации. Но эта история с поручиком Казанцевым заставила ее вернуться в прошлое.