Реки золота
Шрифт:
Принц поджимает губы и делает вид, будто глубоко задумывается. Ему, ублюдку-садисту, нравится это — ничто не доставляет большего удовольствия, чем сознание, что кто-то попался на собственный крючок.
— Ты уже сказал ему?
Да, конечно, я сказал Резе, что потерял товар, не могу расплатиться и по уши в долгах, — само собой, я сказал все это Резе. Допиваю аперитив и молча смотрю на Принца.
Принц напускает на себя вид старшего, более умного, дающего советы сбившемуся с пути юнцу. Лениво потягивает свое питье, наслаждаясь этой минутой. Чмокает губами и говорит:
— Мне знакомо такое положение, и у тебя есть два пути. Либо ты скажешь Резе правду и отдашься на его милость, либо найдешь способ вернуть потерянное.
На миг я так ошарашен, что не могу
— Что я потерял? Ты был со мной в «Ефе», когда ЛА очистила такси. Ты тоже можешь пострадать из-за этого.
Разумеется, как только эти слова сорвались с моих уст, я погиб. Резе наплевать на чужие потери; ему важно лишь получить деньги. Принц легко мог бы выпутаться из создавшегося положения. Это его замаскированная попытка выяснить, готов ли я перестать заноситься и торговать кокаином, а я не хочу. Слишком велик риск. Мне приходит в голову, что столь опытный мошенник, как Принц Уильям, мог бы найти сколько угодно способов рассчитаться за пропавший товар. И что раз он так долго торгует кокаином и героином, то, возможно, пополняет свои доходы пако — отбросами, сделанными из отбросов для отбросов. Может быть, именно поэтому Принц всегда при деньгах — у него своя доходная статья: продажа отходов от товара Резы. Поскольку он просто меняет упаковку на том, что химики Резы все равно бы выбросили, это превосходный доход. Никаких претензий к Принцу Уильяму; пока Реза получает свои деньги, что ему до побочных заработков Принца?
А может, ему было бы любопытно узнать. И возможно, только возможно, я смогу использовать это на пользу себе. Знание — сила. И чем, собственно, я обязан Принцу? Он мошенник, лжец и торговец наркотиками.
Мой друг.
Но я говорю:
— Лучше отдаться на милость Маркуса Чока.
Принц Уильям вскидывает брови; ему это не приходило в голову. «Раундап» — легальный бизнес, далекий от его сферы.
— Неплохая мысль.
— Оставь. Он меня унизит.
— Реза поступит гораздо хуже, — спокойно отвечает Принц.
Может ли в самом деле дойти до этого? Реза заставит меня отработать долг, не станет же он убивать меня, так ведь? После всего, что я для него сделал? Из нагрудного кармана на пиджаке Принца раздается двухтонный сигнал текстового сообщения. Он достает телефон, а я жестом заказываю еще выпивку, чтобы унять дрожь в руках. Когда поворачиваюсь обратно, Принц хмуро смотрит на мобильный.
— Сообщение от Аруна. Убит еще один.
— Кто?
— Радж.
Таксист из аруновой группы. ЛА ведет в войне такси наступление.
Мы сидим, не глядя друг на друга, эта новость нам не по душе. Мне не нравится спокойствие Принца, в то время когда я теряю самообладание. Не нравится, что Арун сообщил ему первому о гибели очередного таксиста.
Больше всего не нравится то, как быстро сужается мой выбор возможностей.
О гордости придется забыть.
Я в кофейне напротив Найн-Уэст-билдинга, выжимаю последние капли из кредитной карточки, и тут кто-то говорит:
— Привет, Ренни!
Господи! Так может прихватить сердце. Поворачиваюсь и вижу Брайена, друга из колледжа, соседа по комнате и соучастника развлечений. Прошло уже три года с тех пор, как мы последний раз виделись и клялись всегда поддерживать отношения. Так и было. Электронная почта — основной способ общаться. Ах, воспоминания. Устройство бара на верхнем этаже библиотеки. Походы в три часа ночи к девочкам на Шестую авеню. Групповуха с С, М, И и К… но все это кончилось, когда Брайен познакомился с Джинни. Никогда не пойму, что их так привлекло друг в друге. Джинни коренастая, некрасивая, со скверной кожей и неприятным смехом. Но Брайен сразу же привязался к ней. После окончания колледжа стал работать у Стерна. А я, видя, как мои перспективы рушатся одна задругой, пошел к Резе. Теперь у них дом в Мамаронеке, он ездит поездом куда-то на службу, она работает неподалеку и каждый день ходит в школу для родителей. Раньше мы смеялись над такой жизнью. Надеюсь, Брайен не заметил, что я прикрыл кофейной чашкой кредитную карточку. Кстати,
Я пропускаю мимо ушей большую часть рассказов Брайена о последних годах, и вдруг он говорит то, что мне меньше всего хотелось бы слышать:
— И теперь я не могу раскачивать лодку, поскольку Джинни снова беременна и нам нужно закончить отделку цокольного этажа для…
Для детей. Я заранее знаю, что он скажет. Теперь просить его о чем-то не имеет смысла. Стараясь скрыть свою депрессию, я рассеянно спрашиваю, где он найдет время быть юным.
— Юным? Юным? Ренни, это и значит быть юным. Во всяком случае, у нас есть дом, и мы можем обставить его, пока еще получаем зарплату. Кто знает, что будет завтра? Нужно повзрослеть, чтобы быть юным.
Я не знаю, что сказать. Задаюсь вопросом, когда они найдут время радоваться своим детям, и найдут ли, но помалкиваю. Несмотря на все наши различия, видеть его приятно.
— Приятно тебя видеть, — заставляю себя сказать.
— Тебя тоже. Слушай, мне нужно бежать. Звони.
— Ладно.
Глядя, как он исчезает за дверью, я прямо-таки вижу темную тучу своего положения, вползающую, клубясь словно ядовитый туман. Эта чашка кофе, видимо, последнее, что могу заказать. На карточках у меня ничего не осталось. Все свое достояние я брал в кредит. Куда это ушло? (На тебя. На всех вокруг. На тех, кто бессовестно тебя использовал.) Я никогда не собирался сберегать деньги, вкладывать их во что-то, как Брайен. Правда, хотел купить квартиру, но тут я зависел от Резы, и если не смогу быстро заплатить за товар, который забрала ЛА, вряд ли он мне посочувствует. Смотрю на лакомства на витрине за стеклом, и у меня урчит желудок. Я голоден, но денег на карточке недостаточно, чтобы купить еды. Ну что ж, не впервые придется ужинать крекером.
Вот так это происходит. Когда оказываешься на нуле, человек, которого ты считал братом, показывает тебе, что ты все делал неправильно, а он поступал как надо. Потом исчезает словно привидение, и ты понимаешь нутром, что друг для друга вы всего-навсего эфемерное воспоминание.
Вот так это происходит.
Секретарша в приемной «Раундапа» начинает нервничать. Почти час назад я попросил встречи с Маркусом Чоком, а она, разумеется, заявила, что его нет. Я сказал, что подожду, и сижу здесь до сих пор. Говоря по телефону, она стала прикрывать ладонью рот, чтобы я не слышал ее голоса; наверное, уже оповестила по электронной почте всю редакцию о парне, не желающем уходить, и попросила, чтобы кто-нибудь вызвал охрану.
Это уже не имеет значения. Я пригвожден к дивану энтропией. Вставляю в уши наушники и включаю песню «Единственных» «Другая девушка — другая планета», повторяю ее снова и снова. На дисплее моего телефона, на первой странице веб-сайта журнала, группа красоток выстроилась позади голой, великолепной Н. Ее обнимает, прикрывая руками ключевые стратегические точки, ЛА, поза у нее соблазнительная и собственническая. Броская надпись на переднем плане гласит: «Эксклюзив! Штатные девушки „Ефы“».
Не хочу, чтобы секретарша вызвала полицию. С трудом поднимаюсь, ноги и руки будто налиты свинцом. Выходя из редакции, мельком вижу Джонетту — она появляется из одной двери и скрывается за другой. Наши глаза на миг встречаются: в ее лице совершенно нет ехидства, садистского выражения, злобы. Она смотрит словно сквозь меня и исчезает.
Не существует рационального объяснения, зачем я сижу на скамье на другой стороне улицы напротив редакции «Раундапа». Это один из недоразбитых парков, заброшенных после банкротства, подходящее место для моего бдения. Я должен увидеть Маркуса Чока. Должен объяснить, что произошло, и попытаться выправить положение. Может быть, он даст мне еще шанс. Если бы я знал, что получу деньги от «Раундапа», то, может, договорился бы с Резой о сроках расчета за пропавший товар.
И вот он выходит, кивает охранникам, один из них подносит ко рту рацию. С ним потрясающая женщина. Даже с этого расстояния ее уверенная, неописуемо соблазнительная осанка и манера держаться манят меня.