Рекламщик в ссылке для нечисти
Шрифт:
— Неча уж отдавать, — негромко и виновато сказал Добряк. — Я уж отдал нынче ввечеру.
У Василия даже в глазах потемнело.
— Казимиру отдал? — выкрикнул он, толкая Добряка в грудь. — Как ты мог?
— Мне нужнее!.. Не разумеешь ты, парень, мне нужнее...
— Тебе — нужнее? Тебе?.. А я, как я теперь вернусь домой? А? Как я вернусь?!
Добряк молчал, только отводил глаза. Народ притих. Кто-то спросил несмело, мол, что это за дела такие с Казимиром. Вопрос повис без ответа.
— Так ты, Вася, уйти собирался? — спросила
Василий обернулся к ней.
— Я ж думала... Я... Вот я глупая...
Тихомир обнял её за плечи, притянул к себе и сказал с нескрываемым осуждением:
— Сказывал я тебе, доченька, злодей этот позабавится токмо, да и сгинет. И рад бы ошибаться, да вишь, как оно вышло: лгал он тебе, а ныне всё и открылось. Знал ведь я, что так и будет, что в жёны он тебя зовёт не всерьёз... Да нам жених такой и не надобен, получше сыщется! Ещё и с Казимиром, слышь ты, дела у него какие-то, а нам брехал, будто колдуна и не знает.
Всё пропало. Мало того, что Василий тут застрял, так он сам же, своими руками испортил всё, что можно. Смотреть, как Марьяша плачет на отцовском плече, было невыносимо.
— Это я, кстати, поджёг, — глухо сказал Василий. — Горыню не вините, ясно?
Он развернулся и пошёл отсюда прочь. По пути позвал Волка — тот вышел из дома старосты посмотреть на шум и теперь один радовался хозяину. А хозяин его, можно сказать, бросил. И правда, оставил на чужих людей, потому что не знал, чем тут кормить... Нет, потому что не хотел разбираться. Потому что думал, придётся ставить какие-нибудь силки на дичь, а потом потрошить, и варить, и так каждый день — а если не спрашивать, то оно как-нибудь само устроится, кто-то будет это делать вместо него.
Василий нагнулся, почесал Волка за ухом. Потом свистнул ему, чтобы не отставал, дошёл до ворот, снял перекладину.
— Закройте за мной, — сказал напоследок, но не обернулся и не узнал, слышал ли кто-то. Да и так видят, что уходит. Закроют.
Он спустился к родничку, а куда идти дальше, не знал. К кузнецу? С тем и не поговоришь. К бабке? Так она какие-то свои дела затевала и пыталась его использовать. Где гарантия, что опять не попытается? Да и он вроде как выбрал сторону колдуна, и удержать это в секрете не получилось. Как ещё бабка после такого встретит...
Василий решил идти через поле к лесу, а куда дальше, и сам не знал. Только осмотрелся, чтобы не наткнуться на ырку. Ему показалось, он заметил его вдалеке, ближе к кладбищу — кто-то тёмный вытянулся, посмотрел влево, вправо и опустился в траву.
Когда попал в Перловку, Василий вот так же шёл ночью через поле, и Волк держался рядом, иногда к чему-то принюхиваясь, прислушиваясь, иногда забегая вперёд. Только с ними ещё была Марьяша со сковородой, можно было хоть отбиться от ырки... Но о Марьяше лучше не думать. Василий чувствовал, что ещё немного таких размышлений, и он сам найдёт ырку и попросит: сожри меня, пожалуйста.
Из деревенских, наверное, никто и
Над землёй возник зелёный огонёк, второй, третий. Василий сперва решил, светлячки, а потом заметил маленькую фигурку в зелёном, блеснули большие глаза на морщинистом строгом лице. Кто-то из детей полевика пришёл освещать ему дорогу.
Волк принюхался к огонькам, втянул их носом, чихнул. Огоньки погасли, но полевик тут же поднёс к лицу полные горсти, развёл руками, глядя серьёзно, без улыбки. Зелёные искры опять замерцали над макушками трав. Волк припал на передние лапы, весело тявкнул и ворвался в огни, пытаясь ухватить хоть один.
— Фу, Волк, нельзя! — прикрикнул Василий. И добавил для полевика, или кто это был: — Не нужно мне помогать.
Но тот не ушёл, бежал впереди, рассыпая огни. Хотя, может, и не помогал, а просто хотел, чтобы Василий поскорее отсюда убрался. Что ж, в этом их желания совпадали.
Ырка всё-таки выследил его. Василий попался по-глупому: он уже какое-то время чуял странную вонь, как если бы кто-то прочищал забитый умывальник. Свежий ночной воздух пах разнотравьем, и к этому иногда примешивался смрад, как единственная чёрная нить в вышивке. Василий думал, может, что-то издохло — птица там, мышь. Он оглядывался и ничего не видел, да и Волк не беспокоился.
Ырка, должно быть, полз на брюхе, потом сделал последний рывок. Василий только и услышал внезапный шум, дёрнулся, но не успел обернуться — упал от толчка в спину. Ырка навалился сверху, вонючий и склизкий.
Он вцепился когтями в плечо, подбираясь к шее. Что-то уже скользнуло по коже, холодное, как рыба. Василий дёрнулся изо всех сил, вывернулся из-под тяжёлого тела, откатился и вскочил на ноги. Плечо только теперь обожгло болью.
Он стоял, ощущая слабость в коленях и тяжело дыша. Ырка застыл перед ним, серый, раздутый. Склонил голову резким движением, в горле заклокотало.
Волк зарычал, обходя ырку сзади. Зелёные огни догорали в траве и зажигались опять.
— А ну, отвали! — закричал Василий, делая выпад. — Только сунься, дрянь!
У ырки в горле опять защёлкало. Он взмахнул когтистой рукой, вцепился пониже локтя, потянул к себе. Василий закричал от боли.
Он пнул ырку ногой, свободной рукой толкнул в грудь. Рубаха затрещала. Василий вырвался и попятился, чувствуя, что руку дёргает, как будто ырка ещё терзает её когтями, и что-то тёплое стекает по пальцам.
Он сделал шаг назад, ещё шаг, развернулся и побежал к лесу, придерживая руку.
— Волк! — задыхаясь, позвал на бегу. — Волк, ко мне!
В ушах стучало. Василий не слышал, гонится ли ырка за ним. Сам он бежал как в последний раз. Надо же, считал: подумаешь, ырка. Вообще не боялся. Дурак.
Зелёные искры остались где-то позади, или это в глазах потемнело. Василий с треском вломился в лес — вроде казалось, он жидкий у опушки, и надо же напороться на кусты...
— Волк! — позвал он, оглядываясь.