Рекло. Роман об именах
Шрифт:
Я был в ступоре еще минут пять, а затем решился задать вопрос, хоть и примерно знал ответ:
– Как? Откуда ты это узнал?
– Ты сам всё рассказал, но не мне, а другому Лёнику. В той сюжетной ветке, в которой ты попал сюда на неделю раньше.
– На неделю? И что там? Я жив?
Он замешкался, но потом заговорил:
– Да, вроде, жив, но я не слишком подглядываю туда, там всё туманно.
– Стой, ты еще до этого сказал, что ты умер в одном из вариантов развития событий. Это как? Что ты видишь там?
– Там… Там просто пусто. Когда я подглядываю туда, то ничего не вижу, но каждый раз проходит какое-то количество времени. А умер я, когда твои знакомые из культа змеи пришли сюда и поперевешали всех, – он улыбнулся, – до меня они не добрались, я побежал к озеру, но плавать там и тогда совсем не умел. Пошёл топориком на дно, окруженный пламенем. Я даже не знаю, с чего бы им было нападать на нас. Может из-за своих жертвоприношений?
Я молча сидел на краю стула, пытаясь освоить еще один гигантский
«Сгусток мяса, обращенный в оболочку жалкого существа, называемого себя человеком, прекрати ныть и плакать. Чего ты жаждешь? Чего ты хочешь? Погрузиться в бескрайнее холодное тягучее пространство, полностью окутанное тьмой? Как можешь ты и не только ты называть себя человеком, если по сути, ты лишь жалкая гусеница, мечтающая отправиться в теплый кокон? Ты каждую секунду делаешь выбор в пользу существования в своём гнусном мясном мире, так откуда же ты черпаешь жалость к себе? Ты хочешь знать, что кто-то себя чувствует также? Консолидация жалости тебе не поможет. Хочешь знать, как себя чувствует кто-то другой? Знай, что пока ты не заслуживаешь даже жалости, все твои действия – это возня насекомого. Подними наконец эту штуку на твоих плечах, которую ты называешь своей головой и сделай что-нибудь, что присуще роду человеческому. Приспосабливайся, борись, уничтожай, захватывай».
Успел поставить только кавычки. Для собственного напоминания: каждый раз, когда будет идти подобная штука с кавычками, то знай, что писал это не я. Я просто подумал: «А что чувствовали другие Василе? Может им было бы также тревожно и грустно, и они бы тоже записывали бы это всё в свой дневник». Это какой-то очень грубый гость моего дневника. И очень напыщенный. Откуда только можно набраться этого всего? Но зато была хоть какая-то доля мотивации. Спасибо, неизвестный. Спасибо, господин Н.
«Не называй меня так. Не давай мне чужих имен. У меня есть свое имя. Оно намного древнее всего, что ты когда-либо видел. Оно древнее всего, с чем мог бы ты когда-то сталкиваться».
Я даже ручку убрать не успел, это ещё что такое? Сейчас я даже не думал о другом Василе или чём-то подобном. И что делать, если такое будет врываться постоянно в мой дневник? Во- первых, мне до этого никто не отвечал через дневник. Я думал, что эта коммуникация односторонняя. Подглядывание, как называл это Лёник. А тут вот есть даже реакция на мою писанину. Во-вторых, сначала я подумал, что всё это пишет альтернативная версия меня, но теперь она отметается? Тогда кто? Кто-то к кому попал дневник? Есть вариант развития событий, при которых я выкидываю дневник? И куда он тогда попадает? Нужно спросить всё завтра. Так, на чем я остановился?
Мы оба молча сидели, пока Леник не подскочил со своего стула с веселым криком:
– Слушай, а давай на рыбалку сходим? Я очень люблю спортивную рыбалку. А ты любишь? Тут почти никто не любит, только Алексей Дмитриевич, а он ездит куда-то постоянно. Пошли!
Делать было нечего, к тому же, это сильно помогло бы развеять по ветру и остудить мой разум. У Лёника в доме оказалось довольно много удочек. Штук шесть я насчитал точно. Зачем столько много? Какие удочки, Василе? Чего ты несёшь? Не о том думаешь. Этот пацан. Чувствую, что знает он намного больше, чем говорит. Мы снова пришли к уже знакомому мне озеру. Она уже, видимо, дорисовала картину и ушла, поэтому нас никто не беспокоил. Только Богдан Алексеевич проходя мимо одобрительно кивнул и сказал зайти потом к нему. А куда бы мне ещё потом заходить? Он подумал, что я решусь сегодня ночевать один в том доме? Во время рыбалки Лёник очень сильно притих, но мне удалось кое-что выудить из него:
– Слушай, а как тебе вообще одному живется? Тебе же совсем мало лет. Нужно же и готовить, стирать, убирать, держать дом в порядке.
– Мне помогают. Плюс, умение подглядывать очень сильно помогает по бытовухе. Я как будто прожил уже три-четыре жизни.
За всё время рыбалки мы не поймали ни одной рыбы, сначала он сидел расстроенным, но затем пошёл дождь, Лёник повернулся куда-то в сторону леса и непродолжительное время всматривался куда-то в тучи. Потом он схватил мою удочку, сказал: «Всё, с тебя сегодня хватит. Иди обдумывай. Тебя дядя Богдан ждет», а затем бросился быстрым шагом куда-то в сторону лесопосадки. Очень заботливо с его стороны. Я спокойным шагом дошёл до места своего пребывания и на веранде меня действительно ждал Богдан Алексеевич. Он, завидев меня издалека, помахал, потом уже у входа он своим басистым голосом пригласил меня в дом со словами:
– Василе-Василе, заходи, попей чай, покушай, а потом у меня к тебе одно дело есть. Уверен, тебе будет приятно помочь! Да и дело интересное. Жду!
В итоге, его интересным делом оказалась починка какого-то странного двигателя и старой радиолы.
День 5
Я ничего не писал уже два дня. Вчера просто не добрался до записей. Утром вчерашнего дня пошёл к Лёнику, он был занят своей учебой, поэтому лишь слегка рассказал про жителей деревни. Он сказал, что Джотто Иванович – главный архитектор Старороговской. Но что это значит, мне предстоит узнать только на следующей неделе.
Да, следующую неделю буду шататься именно за ним, решено. К Оне даже приближаться пока не хочу, слишком она странная. Хотя о чем речь? Сегодня был в таком месте, что мне теперь ничто не должно показаться странным. Я просил доказательств и получил. Даже с лихвой. Мой безымянный палец теперь будет мне доказательством на всю мою жизнь.
Ещё вчера узнал немного про механизм «подглядывания», которым пользуется Лёник. Как я понял, все это – вещь сугубо индивидуальная. Например, он проживает сразу семь жизней одновременно, постоянно сдерживая своё сознание здесь. И его процесс подглядывания – это небольшое освобождение собственных оков. Он просто на время перестает сдерживать свой разум, оказываясь во всех нужных ему точках одновременно. Это требует большой практики. Я с опаской рассказал ему о том, что со мной что-то общается через мои записи в дневнике. Это его удивило, потому что все его взаимодействие с «другими» заканчивается только на подглядывании, переносить что-то сюда, кроме личного опыта он не может. Но он больше удивился не процессу переноса материи на листы бумаги, а тому, что что-то извне взаимодействует со мной. Лёник сказал что-то вроде: «Я пока о таком не слышал. Видел недавно, как стул перенесли, а вот чтобы “другой” говорил с кем-то – никогда». В итоге, мы проболтали вчера с час, а потом просто разошлись. Особой пользы от встречи не было, поэтому я решил пройтись по станице и позвонить маме. Она снова была невероятно спокойна. Даже не могу вспомнить, о чём мы говорили. Наверное, потому что больше говорила она. Надеюсь, не покажусь эгоистом, но со мной здесь столько произошло, что я абстрагировался во время рассказа о подросших цветах на окне. Почему-то именно в день пика моего желания коммуницировать все отвернулись. Похоже, что иногда ты получаешь то, что тайно желал, а иногда не получаешь того, чего желал так открыто. От полной безнадёжности пошёл к Оне, она говорила что-то про компьютерные игры, но её не оказалось дома или поблизости. Решил снова пойти по дороге на выезд отсюда с надеждой на то, что выйду отсюда. На самом деле, не буду утаивать, я надеялся, что дорога снова закольцует и отправит меня на тот же утес. Это помогло бы удостовериться, что я не сумасшедший. В этот раз что-то пошло не так. Дорога всё не заканчивалась и продолжалась вглубь леса. Мои блуждания по прямой перевалили за час, это очень сильно настораживало. В прошлый раз всё было намного быстрее. Я так испугался, что побежал и, уверен, что пробежал ещё минут десять. Впервые за несколько дней тревога снова начала активно пульсировать в моих висках, растекаясь по всему остальному телу, заряжая каждую конечность жалкой нервной тряской. Такие приступы паники заставляют меня делать хоть что-нибудь, чтобы перестать чувствовать это унизительное ощущение. Я увидел небольшую тропинку. Тропинка была еле заметной и уже немного заросшей, но мне было плевать. Мои ноги ринулись туда без ведома моего мозга. Мои руки, игнорируя все истошные взовы моих нервных окончаний, раздвигали ветки и листву. Весь этот процесс занял совсем немного. Я выбежал на вершину небольшого пригорка, с которого была видна деревня. Другая деревня. Та самая деревня! Та самая деревня, которую атаковали люди из культа змея, я сразу узнал мельницу, она была совсем недалеко. В центре, прямо ниже лопастей, осталось чуть-чуть черной краски, но было видно, что её смыли. Я ринулся вниз по пригорку отталкивая ветки деревьев с двойным энтузиазмом и оказался снова возле обрыва, слева от дома Богдана Алексеевича. Это какое-то издевательство?! Какая-то игра?! Этот день успокоил меня и усыпил мою бдительность, но воспоминания не остыли. Описываю всё и понимаю, что сейчас во мне нет ничего, кроме ярости и злобы. А что, если бы я вернулся по тропе назад? Может тогда что-то бы и выгорело? Но узнать мне этого уже было мне не дано. Я снова улетел вниз в реку. С другой стороны, быстрее добрался до дома. На берегу стоял Богдан Алексеевич и Никита Соломонович. Вылезая, я успел услышать лишь обрывок их разговора: