Реконструкция
Шрифт:
В начале 90-х годов стало понятно, что зданию необходим капитальный ремонт. К тому же количество учеников в Шуховке увеличивалось, и со временем школе стало тесно: необходимо было не просто ремонтировать историческое здание, а расширять учебные площади.
Из того же пресс-релиза Сэнди выяснила, что директор школы Дмитрий Вихров с середины 90-х вел борьбу с московскими властями: сначала за возможность начать реконструкцию, а позже – за само право оставить школу в исторически принадлежащем ей здании.
В пресс-релизе также сообщалось, что письмо о бедственном положении
На этом месте Сэнди отвела глаза от бумаги и задумалась: каким образом никому не известный Вихров ухитрился получить на своем письме резолюцию главы государства, да еще такую определенную?
Далее из пресс-релиза следовало, что даже резолюция президента страны не убедила мэра Москвы Полевого «довести дело до конца», так что борьба за особняк продолжалась нешуточная, что и заставило родителей учеников Шуховки выйти на митинг в защиту школы, где учатся их дети.
Сэнди захотелось посетить митинг и посмотреть на этих музыкантов. Классическая музыка ее почти не интересовала, хотя, как любой образованный человек, раза два в год она ходила на концерты и в театр. Но ей было интересно посмотреть, как московские власти будут выруливать из этого противостояния накануне президентских выборов, когда подобная социальная активность совсем не приветствуется.
Кроме этого, Сэнди тянуло выяснить, кто такой этот Вихров, как ему удалось столь долго противостоять всесильному мэру Москвы и даже дойти до президента Бунина. Она была взрослой женщиной и не верила в одиноких супергероев.
Московское бюро BNN располагалось в начале Кутузовского проспекта. Ездить по Москве утром в воскресенье – одно удовольствие, даже несмотря на хмурую зимнюю погоду: машин практически нет, и дорога от Кутузовского до Луговки заняла от силы минут пять.
К моменту приезда Сэнди и ее оператора возле Шуховки собралось уже достаточно большое количество журналистов. С настроенными камерами стояли операторы BRD и еще одной немецкой телекомпании, подъехали и несколько российских телевизионщиков. Пишущих журналистов собралось человек пятнадцать. Обводя взглядом площадку для съемки и в какой-то момент отвернувшись от коллег, Сэнди увидела, что со стороны Арбатской площади медленно и неслышно подкатил автобус московского ОМОНа.
Кто-то из российских журналистов дозвонился до организаторов митинга и сообщил, что никто не появится перед школой раньше назначенного времени. Однако где будет располагаться импровизированная трибуна, организаторы указали: ориентиром стал выступающий из-под сугробов гранитный бордюр клумбы. Сэнди повернулась к оператору Глебу, но увидела, что дополнительные инструкции не требуются: он уже установил штатив, причем в подходящем месте – как раз напротив гранитного уступа. Поймав ее взгляд, оператор усмехнулся:
– Конечно, раньше времени не выйдут. Кстати, смотри, ОМОН подъехал. Похоже, мэрия снова случайно мероприятие разрешила.
Митинг
Внезапно из-за угла здания школы начали выходить люди в рыжих строительных касках, на которых можно было различить все ту же надпись «В защиту Шуховки». Среди них – мальчишки и девчонки лет десяти-пятнадцати. Все они быстро преодолели расстояние от угла сквера до пространства перед камерами, остановились и стали растягивать транспаранты.
Людей, которых Сэнди поначалу приняла за обычных зевак, стало больше. Она сообразила, что случайных прохожих здесь быть не может: район Луговки практически нежилой, и утром в выходные, тем более зимой, мало кто может оказаться здесь случайно.
Из автобуса ОМОНа вышел человек в городском камуфляже и быстрым шагом приблизился к нескольким милиционерам в обычной форме, которые наблюдали за происходящим из дальнего угла сквера. Сэнди приложила к уху мобильный телефон, сделала вид, что шум толпы мешает ей разговаривать, и на несколько шагов приблизилась к сотрудникам милиции. До нее донеслось:
– Что тут?
– Ну, сами видите, товарищ старший лейтенант…
– Я-то вижу. Ладно, погоди… – офицер ОМОНа вытащил из кармана куртки мобильник и приложил к уху. – Алло. Да, начинается митинг… Да. А что делать? Что? Нет, так не пойдет, тут телевидение, я не могу… Да ничего, плакаты развернули, речи собираются говорить… Ну, какие… Сейчас…
Он повернулся к митингующим и стал всматриваться в надписи на транспарантах.
– «Верните детям родные стены!», «Кто пойдет под суд?», «Где вы, слуги народа?», «Чиновники, где предел вашей алчности?» А, вот – «Меняем Хесина на Кисина». Да нет, какой президент… Про Полевого тоже ничего… Понял. Так точно.
Омоновец защелкнул трубку и повернулся к милиционерам:
– В общем, просто ждем. Пока не кончится. Но нам тут работы, похоже, не будет – сами видите, камеры сплошняком. А вы там уточните у своих – может, административку на них повесить или еще как…
Небрежно козырнув, он закурил и, уже не торопясь, двинулся через дорогу обратно к автобусу.
Митинг начался. Слово брали родители, известные музыканты, выпускники – все они говорили о том, как они благодарны школе, как много дала им Шуховка, чем обязана этой школе страна и как важно оставить эту школу на ее историческом месте.
Некоторые стыдили чиновников за их безразличие к проблемам образования и культуры, даже обвиняли городские власти в затягивании реконструкции и намерении поступить со зданием школы так же, как и с некоторыми другими объектами города, в которых ранее располагались учреждения культуры, а теперь – рестораны и развлекательные заведения.