Реконструктор
Шрифт:
Осторожно вытаскиваю тело бойца из окопчика. Кладу его рядом.
Так, зарубки – рост у него чуток меньше моего, сойдет… Сбрасываю шинель и остервенело машу лопатой.
Двадцать минут – готово, на два штыка я эту ямку углубил. Нормально, никакое зверье его теперь тут не достанет.
Вырубаю в кустах кусок древесного ствола, обтесываю один конец: так он легче войдет в землю. На другом конце стесываю кору и делаю неширокую площадку – для надписи. Стук топора разносится над лесом – полное впечатление от активной работы.
Теперь штык в
«Боец Красовский Максим Андреевич. 1942 год».
– Макс! Что ты тут делаешь?
Резко оборачиваюсь – Фишке!
Вольдемар Фишке – наша взводная «партийная канцелярия». Единственный бывший член НСДАП, кроме ефрейтора, в нашем отделении. Но Мюртц – нормальный мужик, он ни к кому не пристает со своими проповедями.
А вот Вольдемар… Ходят слухи, что он в дружбе с ГФП [17] . Не знаю… но проверять это никому не хочется. Лучше его не задевать – спокойнее будет. Рано или поздно он тоже отстает, главное – не слишком ему возражать.
17
Гехайме фельдполицай – тайная военная полиция времен Третьего рейха.
Однако что-то нужно ему отвечать!
– Могилу рою…
– Себе?
– Ну я пока еще жив… Русскому.
– Кому?! – искренне удивляется Фишке.
– Вон лежит тело. Похоронная команда его попросту не заметила, он заполз в кусты, чтобы тут умереть, вот и пропустили. Нехорошо это – вот так лежать под дождем в лесу. Представь – а если бы это был наш солдат?
Отчего-то мне совсем не хочется рассказывать ему о том, как на самом деле погиб мой прадед. Как здешние немцы относятся к снайперам?
– Макс! Ты что? Совсем двинулся умом? Это не наше дело! Доложи Мюртцу, тот передаст по команде, и…
– И никто сюда не придет. Завтра-послезавтра командир полка проедет мимо, и про этот участок дороги все снова позабудут. Тело так и будет тут лежать.
– И что? – недоумевает наш партиец. – Пусть гниет! Это же недочеловеки! Ничуть не лучше обезьяны! Нет, ты точно повредился умом, а не только память потерял… Хорошо, что ефрейтор отослал меня тебе помочь, а то бы тут так с ним и возился! Сбрось его в яму – и все тут! Хотя…
Он обходит тело и присаживается на корточки. Вытаскивает из ножен штык.
– Ого! Да у русского золотой зуб!
– И что? – не понимаю его я. – Тебе-то какое дело?
– Не скажи… – покачивает Вольдемар головой. – Был бы стальной – другое дело! Это же золото, думкопф!
– Ты хочешь его выломать? – понимаю я.
– Ну раз уж этого не сделал ты… а руки я потом отмою, вон в той ямке есть вода…
И что теперь?
Я буду хладнокровно смотреть на то, как эта сволочь выламывает коронки у мертвого бойца? Да и будь он не моим прадедом – такого нельзя допускать!
– Фишке! Это… это недостойно истинного немца!
– Неужто? Расскажи это кому-нибудь из
Точно – он с ними в дружбе.
– И вообще, Макс, – поворачивается он ко мне. – Что-то ты неправильно себя ведешь… смотри…
Р-раз!
Лопаты у нас хорошие. Прочные и остро заточенные.
И каски у Вольдемара нет… да и не сильно она бы ему помогла…
Я же не только голыми руками драться могу.
М-да…
Положеньице…
И что теперь делать?
Минут через пятнадцать всех позовут на обед. Тогда-то нас и хватятся. И как далеко я успею за это время убежать? Без еды, с одной винтовкой и тремя патронами?
Найдут.
И быстро: Мюртц служил лесником, умеет находить следы и ходить по лесу.
Ну, троих-то я завалю… а дальше? Прижмут огнем и гранатами забросают – не хочу.
Значит, надо, чтобы не нашли.
Значит, ефрейтора валим первого. Ага, если я его увижу – он-то ведь тоже не лопух.
И прадеда не похороню по-человечески… обоих нас не похоронят.
Что делать-то?
– Извини, дед Максим, – наклоняюсь я к нему. – Обожди еще чуток, лады? Ведь больше же ждал…
Скатился с края ямы комок земли, толкнул руку погибшего бойца. Словно дернулась она в успокаивающем жесте – мол, не переживай, дождемся!
Снимаю с его пояса ножны со штыком. Хороший штык у СВТ – широкий, ножевой. В рукопашке – самое то. А вот на винтовке… Лучше бы старый, тот удобнее. Ну да ладно, у меня еще один есть – на поясе висит. Да еще топор! И лопата – ее же нельзя в лесу оставлять, непорядок! Не поймет меня хозяйственный ефрейтор. Правда, я навьюченный буду… не как верблюд, но около того. Ну и ладно, меньше подозрений вызову.
Народ уже собрался у повозки и нетерпеливо притопывал ногами, ожидая последних подходящих. Орднунг – есть все должны сесть одновременно. И одновременно же закончить.
– Макс! – окликает меня ефрейтор. – А где Фишке? И что это ты сюда приволок?
Винтовка лежит у меня на плече неправильно, прикладом вверх, таким образом, что вперед торчит тускло поблескивающий штык.
– Там в кустах валяется убитый русский! – кивком указываю направление. – Вот это я у него забрал – она с оптическим прицелом!
– Да? Ну а Вольдемар куда запропал?
– Он что-то там нашел… ну у этого русского. Вот и задержался немного. Сказал, что сейчас прибежит.
Мюртц хмурится – видимо, знает об этой привычке нашего партийца.
– Ну тем хуже для него! Поздно приходящим – кости! Начинайте, парни!
Подхожу к телеге. Все уже столпились возле нее, тянут руки к нарезанному хлебу и исходящему паром котлу с чаем. Все без оружия – винтовки стоят в козлах метрах в пяти от телеги. Только Мюртц не выпускает из рук автомата. И в десяти метрах от нас прохаживается часовой. У него оружие за плечом – как и положено по уставу. Слава богу, что показанный мною «альпийский хват» пока у нас не прижился. Было бы существенно хуже: перехватить оружие из этого положения – пара пустяков.