Реконструктор
Шрифт:
Словом, наш взводный имел все основания не выглядеть так плохо, как все прочие командиры частей.
командиру второй роты 118-го пехотного
батальона обер-лейтенанту Морицу
Докладываю вам, что … 1942 года находящийся под моим командованием взвод прибыл, согласно полученному ранее приказу, в точку развертывания. Приступив к оборудованию позиций, я распорядился выслать на фланги разведгруппы для проверки прилегающей местности. В 11.05 группой в составе рядовых Красовски, Магерта и Зайделя был установлен контакт с противником. Силы противника составляли до отделения пехоты при поддержке станкового пулемета,
Сосредоточенным огнем взвода противник был рассеян и отступил. Пулемет был подавлен, стрелявший из него сержант Красной армии – убит. Осмотром места боестолкновения было установлено, что среди отступивших солдат противника имеются раненые. Обнаружены следы волочения тел, крови и остатки перевязочного материала.
Наши потери составляют:
убитыми – один унтер-офицер и двое рядовых солдат;
ранено – пять рядовых солдат.
Хочу отметить умелые действия рядового Макса Красовски. Еще до прибытия в часть он, согласно рапорту обер-лейтенанта Левинзона, проявил выдержку и смекалку, заменив убитого бандитами водителя автомашины с боеприпасами, которую вывел из-под огня противника и доставил по месту назначения.
И вновь я вижу все тот же сон. Мы опять сидим у костра. Я и мои товарищи, одетые в привычную серую форму. Тихо переговариваемся и передаем друг другу жестяные кружки с чаем. Вместе с кружкой я получаю и бутерброд – толстый ломоть восхитительно белого хлеба, намазанный чем-то белым и очень вкусным. Не маслом! Откуда-то всплывает название продукта – «плавленый сыр». Странно, разве сыр может быть таким? Он имеет нежный аромат и чуть-чуть острый привкус, с примесью перца, должно быть. И опять, как в прошлый раз, раздвигаются мои товарищи в сторону, пропуская к костру пришедшего.
На этот раз я уже успеваю его хорошо рассмотреть.
Это русский!
Одетый в военную форму Красной армии.
Он без оружия, только на поясе висит нож в черных ножнах. Красноармеец подходит к костру, здоровается.
По-русски!
Я это хорошо понимаю.
И ему отвечают… тоже по-русски! Правда, я не успеваю разглядеть, кто именно это делает.
Мой сосед отодвигается, и красноармеец присаживается рядом со мной.
– Привет, Макс! – говорит он мне. – Сапоги не жмут?
– Герр лейтенант! Рядовой Красовски прибыл по вашему приказанию!
– Садись, Макс! – Взводный указывает мне на стул.
Присаживаюсь.
– Словом, Макс, – говорит Краузен. – Пришел приказ…
Я весь внимание, напрягаю слух.
– В нем есть и кое-что относительно тебя. Есть хорошие новости – ты теперь старший стрелок, обершютце. Сиди-сиди… Есть и менее приятные новости. Твое пребывание здесь закончено, и получено предписание прибыть к дальнейшему месту службы.
– Осмелюсь спросить, герр лейтенант, куда же?
– Четыреста пятый гренадерский полк сто двадцать первой пехотной дивизии. Теперь этот полк станет твоим домом.
– Так
– Скажу откровенно, Макс, я этому рад. Ты не хочешь знать, почему?
– И почему же, герр лейтенант?
Он некоторое время вертит в руках карандаш.
– Ты хороший солдат. Опытный и прекрасно подготовленный. Но товарищи по роте тебя не очень-то… любят. Уважают – да. Но не любят. Они опасаются чего-то того, что сидит в глубине твоей памяти. Этих внезапных вспышек агрессии, твоей непонятной тяги к рукопашным схваткам… да мало ли что там еще запрятано!
– Но, герр лейтенант! – приподнимаюсь я с места.
– Сиди! Я не все еще сказал!
– Слушаюсь!
– Так вот, Макс, – я так не думаю. Но все-таки фронт – самое лучшее для тебя место, поверь мне. Поверь старому солдату, видевшему много крови. Ты – боец. И место таким людям – фронт. В тылу эта не находящая выхода агрессия ни к чему хорошему не приведет…
И я вновь шагаю по дороге.
На этот раз полностью вооруженный и экипированный. С положенным пайком и командировочным предписанием. Моя дальнейшая судьба теперь совершенно ясна – Четыреста пятый гренадерский полк, там меня уже ждут.
А в голове все время вертится фраза, сказанная мне тем самым русским:
– Привет, Макс! Сапоги не жмут?
Кто он? И почему я его понимаю так хорошо?
Два дня спустя. Расположение 405-го гренадерского
полка 121-й пехотной дивизии
– Осмелюсь доложить, герр обер-лейтенант! Старший стрелок Макс Красовски прибыл для дальнейшего прохождения службы, согласно предписанию! – протягиваю пожилому штабному офицеру свои бумаги.
– Прибыл? – Он неторопливо раскладывает на столе документы. – Так… после ранения. Частичная потеря памяти, годен к строевой службе без ограничений? Это как? Ты что – совсем ничего не помнишь?
– Никак нет, герр обер-лейтенант! Не помню только прошлого. Все, касающееся сегодняшнего дня, понимаю и запоминаю.
– Так. Хорошо. О тебе хорошо отзывается твой командир взвода, да и старшего стрелка дали не за просто так. Ну что, Красовски! Такие солдаты нам нужны!
Он снимает трубку полевого телефона и несколько минут о чем-то разговаривает с невидимым собеседником. Все это время я стою навытяжку около стола. Кивнув, офицер опускает трубку.
– Вот и все, Макс. Приблизительно через час тут будет транспорт из твоей будущей части, с ними и поедешь. Второй батальон, пятая рота. По прибытии на место доложишься командиру второго батальона майору Рихарду Бохентину. Хотя нет… он сейчас вызван в штаб… Ладно, отправляйся прямо в свою роту, передашь бумаги исполняющему обязанности командира роты – лейтенанту Карлу Морту. Свободен!
– Цу бефель, герр обер-лейтенант!
Щелкаю каблуками, поворот через плечо, и под моими сапогами скрипят половицы. Дверь, крыльцо – теперь можно присесть и передохнуть. С мыслями собраться. Это пока еще не передовая, полк расположен в тылу, идет пополнение личным составом. Стало быть, завтра мне фронт еще не грозит. Да и послезавтра – тоже. А отчего-то я туда совсем не хочу. Проклятый сон… он приходит ко мне каждый день! Мы дружески разговариваем с тем русским, я даже знаю его имя и фамилию – Григорий Чуков. Похоже, мы знакомы не первый день, он относится ко мне как к старому приятелю. И беседуем мы с ним о каких-то вещах, которые я должен хорошо знать. Должен, но не знаю. Но как такое вообще может быть?
– Вот тогда Митрич мне и говорит – мол, не выделывайся, дура! Лучше о своем будущем подумай: война ведь, и мужиков – наперечет!
– Да уж лучше всю жизнь перестаркой проходить, чем с таким вот охламоном женихаться!
Оборачиваюсь.
За невысоким заборчиком из жердей (плетень?) проходят две молодые девушки. Закутанные в платки, лиц почти не разобрать. Только по голосам и можно предположить их возраст. Подхожу ближе и прислушиваюсь.
– Так и впрямь же война на дворе. Что дальше-то будет?