Реквием по Homo Sapiens. Том 2
Шрифт:
Потом он вспомнил, кто он есть на самом деле, и вспомнил, что должен сказать слова, которые помогут душе Ханумана совершить великое путешествие на ту сторону дня.
Да.
Он стал на колени рядом с Хануманом и помолился в последний раз: — Хану, Хану, ми алашария ля шанти, шанти — спи с миром, мой брат, мой друг, я сам.
Слыша сердитые голоса и шаги снаружи, он встал и бросил взгляд через время и пространство. Его глаза пылали темно-синим светом, который шел из самых его глубин, как океанский прилив. Все его клетки пылали огнем, тем глубоким и сокровенным звездным
Жестокая головная боль, мучившая его столько лет, прошла бесследно, и кости сломанного носа срастались с невероятной быстротой. Дикая новая жизнь, кипящая в нем, переделывала его в ужасное и прекрасное существо, ожидавшее своего рождения десять миллиардов лет.
Да, гремело его сердце, Агира, Агира, да.
С этим безмолвным утверждением и полным бесстрашием он улыбнулся и повернулся навстречу своей судьбе, которая звала его из-за двери.
Глава 25
АСАРИЯ
Тебе надлежит стать тем, кто ты есть на самом деле.
Людям, пришедшим убить Данло, не пришлось взламывать дверь, поскольку один из них, Ярослав Бульба, знал отпирающий ее код. Данло ждал их, стоя рядом с кровавым пятном в нескольких футах от тела Ханумана. В комнату, как он и предвидел, ворвались бывшие воины-поэты: Ярослав Бульба, жестокий на вид субъект с обожженной щекой, и Аррио Келл, пособлявший Ярославу истязать Данло в незапамятном прошлом. Все трое были одеты в золото, как божки, и держали ножи наготове. При виде синего окровавленного Ханумана они тут же кинулись на Данло.
— Убей его! — крикнул Эде, и Ярослав полоснул ножом, примериваясь к горлу Данло. Эде снова переметнулся — он призывал Данло убить Ярослава, а не наоборот: — Убей его, а потом остальных, пока они не убили тебя!
Данло так и не понял до конца, что произошло потом.
Он, всегда помнивший так много и так ясно, так и не запомнил цепь событий, приведших его к кровавому исходу, — не запомнил, потому что не хотел запоминать. Он весь ушел, как в снеговую тучу, в хаос мелькающих ножей, свистящего шелка и шумного дыхания. Холодное дуновение стали ожгло ему глаза; он ощутил горячую кровь, хруст костей и внезапную боль от резаной раны.
Им овладел гнев. Он двинулся сквозь слепящее его красное пламя со страшной быстротой тигра — или ангела смерти, мстящего за убиенных детей. Закончив рвать, терзать и душить, он встал, задыхаясь, над тремя мертвыми воинами-поэтами. Ни один нож не коснулся его, и на нем не осталось ни единой царапины.
— Быть этого не может, — подал голос Эде, глядя на трех мертвецов. — Это попросту невозможно.
— Возможно. — Это сказал не Данло и не Эде, а возникший на пороге человек в золотой одежде божка и с двумя красными кольцами на мизинцах обеих рук. Все жгучее внимание Малаклипса сосредоточилось на Данло. Его красивое лицо выражало благоговение, в лиловых глазах горел яркий свет, как будто он смотрел на солнце. — Возможно, — повторил он, указывая ножом на тело Ярослава Бульбы. —
Он шагнул в комнату и направил свой нож, обагренный свежей кровью, прямо в сердце Данло.
— Мэллори Рингесс, — сказал он, делая еще шаг, — я прошел много звезд и потратил много лет, чтобы найти тебя.
Данло наклонил голову, признавая если не свое тождество с Мэллори Рингессом, то величие поисков Малаклипса, и взглянул на свою руку, пораненную сломанной костью Ханумана. Рана затягивалась у него на глазах.
— Ты прятался в соборе, да? — спросил он, посмотрев в глаза воину-поэту. — Когда террориста увели и божки стали очищать собор от посторонних, ты спрятался, не так ли?
— Только так я и мог до тебя добраться, — признался Малаклипс. — Пока божки дрались с фанатиками Бенджамина Гура, я прятался в свечном ящике и ждал удобного случая.
— А потом поднялся наверх следом за Ярославом?
— Само собой — отправив двух божков, охранявших лестницу, к их моменту возможного.
— Понятно.
— Я не знал, зачем Хануман так срочно их вызвал. Не догадывался, что Мэллори Рингесс собрался отправить к моменту возможного его самого.
— Как видишь, это произошло. — При взгляде на Ханумана глаза Данло снова увлажнились, и голос сорвался. — У всех нас есть свой момент, и мы никогда не знаем, когда он настанет.
Малаклипс улыбнулся понимающе, почти просительно.
— Когда эти ренегаты уволокли тебя наверх, я стал опасаться, что Хануман казнит тебя без промедления. Но у него, видимо, были причины сохранить тебе жизнь.
— Да, были.
— Я рад этому — ведь теперь…
— Теперь ты попросишь меня закончить строфу, которую сочинил много лет назад, верно?
Малаклипс изумленно уставился на него.
— Мэллори Рингесс, ведь это вправду ты?
Я — не я, вспомнил Данло, молча глядя на красное острие Малаклипсова ножа. Я — не только я.
— Думаю, ты — это вправду он, — продолжал воин-поэт, — но кто ты? Вот что мне хотелось бы знать.
Я великая белая талло, чьи крылья простираются до самых концов вселенной. Я талло, я же и небо.
— Ты правда бог? — допытывался Малаклипс. — Я должен это знать.
— Я не более бог, чем ты.
— Хотелось бы верить.
— Тогда прочти свои стихи — только настоящий человек может знать, как закончить их.
— Да, пожалуй.
— А затем ты, по примеру этих воинов-поэтов, можешь доставить себе удовольствие и попытаться убить меня.
При этих словах Малаклипс вскинул руку, заслоняясь от пронизывавшего взгляда Данло, и даже зажмурился, точно Данло мог видеть его мысли.
— Зачем же мне тебя убивать, если ты ответишь правильно?
— Потому что, независимо от моего ответа, ты никогда не будешь уверен, кто же я на самом деле.
Малаклипс бросил взгляд на устилающие комнату трупы, угрюмо улыбнулся и сказал:
— Двух таких я и сам бы убил, но трех — нет. И не знаю, смогу ли убить тебя.
Никогда не убивай и не причиняй вреда другому, подумал Данло. Никогда не убивай, если в этом нет крайней необходимости.