Реквием
Шрифт:
– Сегодня ты спокойно вспоминаешь, а тогда…
– Еще бы! Змеи мне до сих пор иногда снятся.
– Потому что ужас из подсознания никак не выветрится.
– Ничего более отвратительного в жизни не видела. И для чего королева-змея перед спячкой собрала всех змей… как на съезд? Может, они распределяли места зимнего залегания? Понимаешь, это было не случайное сборище. Насколько я знаю, в одном логове зимуют гады одной породы. Это в речных ямах под корягами можно встретить далеко не родственных особей – рыб разных видов.
Знаешь, после этого жуткого,
– Обзавидовались бы тебе! Сходи на биологический, пусть просветят тебя, темную.
– Все никак не соберусь. Я на природе редко бывала, когда в школе училась, а ты все леса в округе избегала, но твоя бабуся шумела: «Носишься, точно кто гонится за тобой. Работала бы так». Можно подумать, что сбор грибов и ягод не работа только потому, что ты ее выполняешь с удовольствием.
– А ты не забыла, как мы в счастливом изнеможении с огромными, полными хлеба авоськами возвращались домой со станции? – спросила Лена.
– Летом за хлебом я с удовольствием ходила. Карманы полны горько-кислых зеленых яблок из колхозного сада. Хорошо было куснуть, стоя в очереди, тугого яблочка с зеленцой и с первой кислинкой или молочной спелости сырой кукурузы погрызть! Радости-то сколько! Зимой я не ходила, не тот кайф. Зимой встать в пять утра – да ни в жисть!
– Летом, бывало, на небе бледная сиротливая луна, как огрызок яблока или объеденный кусок сыра. Лохматые облака то набегают на нее, то освобождают из плена.
– Сравнила с сыром! Мы тогда в деревне его в глаза не видели.
– Луна, как зрелый апельсин?
– Апельсины мы тоже не знавали. Только мандарины на Новый год. Со многими продуктами мы ознакомились уже будучи взрослыми.
– Заметила, спорим как в детстве, – рассмеялась Инна.
– Луна то как стальной диск, то как блин на Масленицу.
– Ну, вот это ближе к истине.
– То как полупрозрачное видение, с трудом различимое в редких, будто кисейных облаках.
– Помню ее пугающе кроваво-красную на черном-черном небе… Ух, аж дрожь по телу прошла! Сердце-то еще не задубело.
– Если я долго смотрела на луну, у меня появлялось чувство легкости, почти невесомости, когда ничего не трогает, не тревожит. Мое тело будто исчезало, растворяясь. Ни единая клеточка во мне не хотела шевелиться. Каким-то внутренним чутьем я ощущала, что становилась совсем другим человеком и что вся прежняя жизнь точно отделялась от меня. И во мне возникало чувство бесконечной благодарности природе.
– А помнишь ночной неподвижный свод неба, выложенный застывшими кристаллами сапфиров различной формы и оттенков. Сказочное зрелище! Я тогда еще не слышала о драгоценных камнях, о сапфирах и никак не могла подобрать слов для описания распиравших меня чувств. Я пыталась сравнить их с бутылочными осколками, но чувствовала, что это примитивно.
– Хрустальные
– Серебряные гроздья звезд над головою, млечный путь, густо усыпанный брильянтовой пылью. Ничего с ним не сравнится по красоте и законченности мироздания.
– Мне звезды казались букетами белых, бледно-розовых и светло-голубых ромашек или вспышками салюта, который я видела один раз в городе у деда.
– Черные ветви ив, висящих над водой перед нашими взорами, полосуют небо, как узорная решетка городского сада.
– Фантастического, неземного сада.
– В такие моменты мы чувствовали себя самыми счастливыми! Потому что, позабыв все на свете, давали волю своим эмоциям.
– Сидим над водой, довески хлеба уплетаем, макухой (жмыхом) занюхиваем. И нам кажется, что нет на свете ничего прекраснее этого чудного вечера!
– Но мне всегда надо было торопиться домой, чтобы бабушка не волновалась и родители не ругали. Это портило настроение.
– За опоздание и я схлопотать от бабки могла.
– Помнишь, как мы наткнулись на кучу светлячков, а ты настаивала, что это светятся гнилушки.
– Так и не соизволила согласиться. Что на меня тогда нашло? Упрямство.
– Я носила широкую юбку-солнце, которую сама сшила из старой шторы. Бабушка пожертвовала. Юбка хорошо скрадывала мою худобу.
– Потом мы пили воду из ключа. Его живая жилка билась в кустах у самого берега реки. Ключ выдыхал только по одному пузырьку воздуха за раз в течение каждых трех секунд.
– Какие милые пустяки вспоминаются!
– Воздух пьянил без вина. Пьешь студеную воду, зубы ломит.
– Мир запахов детства! Редкие минуты свободы! Чудо чудное! Я туманы любила на сенокосе. Утром они радостные и романтичные, а вечером – таинственные. Ощущение детства сопровождает меня всю жизнь. Поступив в университет, я одним днем отринула все обидное, что было в нем, излечилась от «детских болезней» и занялась построением своего будущего, – сказала Лена.
– Я долго деревню помнила, до тех пор, пока она еще дышала нашим детством.
– Городские гости мечтают в свежем стогу поваляться. Мол, зароемся в пахучее сено, будем вдыхать запахи леса, луга. А мне в этой связи вспоминаются исцарапанные руки, ноги, духота и пылища в сарае, когда утаптываешь это сено. Ха! Романтика. В деревню хорошо приезжать отдыхать, а жить… Я до сих пор, даже на исходе сил, стремлюсь попасть в парк, в лес, на реку. В городе столпотворение, всюду народу – не протолкнуться. Душой не отдохнешь. А в деревне идешь, бывало, по малохоженой тропинке на луг корову доить, жара, плющится и дрожит полуденный воздух. Хорошо! Потому что детство.