Release my soul

Selestina

– Прости, - Наследница вздохнула, оборачиваясь к младшей сестре, отмечая ее слишком цветущий вид и нескрываемую широкую улыбку, и без того никогда не сходящую с лица девочки, - Ты о чем-то говорила?

– Брайс – ну, тот самый, который в прошлом году еще деканом Академии был отмечен за успехи в искусстве владения шпагой, помнишь? – уже короче, чем изначально, но не менее эмоционально, пояснила Айне, - хочет просить мою душу у родителей, - имя у старшей дочери рода Д’Эндарион не вызвало ассоциативных рядов: выдающимися студентами Академии она интересовалась слишком редко. Вот если бы мальчишка заявил о себе в политике, пожалуй, да, молодая женщина бы смогла хоть как-то его охарактеризовать.

А так… главное, что сестра вообще нашла того самого и, похоже, довольна сложившейся ситуацией. Если бы вечный супруг – а никто другой бы не осмелился попросить душу – не понравился младшей, она бы это сразу сказала. Не та натура, чтобы играть в чувства.

Давно ли ее глаза светились, а внутри все трепетало в ожидании? Давно ли она рассматривала каждый камешек на платье, что должна была надеть для ритуала соединения? Давно ли представляла себе в мельчайших деталях тот день, что ожидала несколько лет? Давно ли сжимала руку Уалтара, веря в сказку? Давно ли ее сердце остановилось, когда новость о его гибели обрушила все, что годами возводилось?

А теперь внутри не было ничего. Ни тоски, ни боли. Ни пустоты.

Словно кто-то прошелся с метлой, уничтожив любые намеки на эмоции, связанные с этими отношениями. Словно никаких чувств никогда и не было. Словно все, во что так долго верилось, было декорацией, красивым сном, рожденным в уставшем подсознании. Но утро уже давно наступило, и от красочных картинок не осталось ничего: воспоминания и те тают, превращаясь в бессвязную дымку. И, как знать, быть может, через некоторое время она даже не вспомнит лица Эр’Кростона.

И не испугается. Потому что все было фальшью, и она уже свободна даже от лживых страданий.

Им на смену пришли настоящие.

– Мне кажется, я успела опробовать оба вида любви и теперь не хочу более знать никаких. У меня была любовь-награда, искренняя и настоящая, которая должна была стать единственной. Которую предсказали Пути и одобрили Высшие, - если не считать того, что все было иллюзией, - Я вручила Уалтару свою душу, и ничто это не изменит. Даже его смерть. Но за какие грехи мне подарили любовь-наказание к тому, кого я даже не помню? – вопрос слетел с губ почти шепотом, но оказался достаточно четко произнесен, чтобы стать услышанным младшей сестрой. И вызвать непонимание.

Это было абсолютно иррационально. Не знать имени. Не видеть лица. Не ощущать запаха. Но знать, что кто-то там когда-то существовал. И кто-то до сих пор ждет. В чьих-то руках все так же зажат конец цепи, растягивающейся на многие мили. И чем дальше они друг от друга, тем туже на ее шее затягивается петля. Тем сильнее выворачивает внутренности. И тем чаще вспыхивают в голове странные образы, неизвестные, но совершенно точно имеющие к ней отношение.

Пугающие.

Если это сказка, то она не имеет счастливого конца.

***

Одно дело – жертвовать неизвестными мирами, мелкими, стоящими на пороге своей гибели. Если не они – то кто-то другой. Их судьбы уже предопределены. И другое – пусть и случайно, но отправить за Грань одного из тех, ради чьих жизней все и делалось. Собственными руками подписать приговор и выдать билет в один конец. И с учетом того, как именно произошла его смерть, дорога в Сады Трехликой несчастному была заказана.

– Я… - она тряслась, как в горячке, - я убила его, - потемневшие от осознания произошедшего глаза сейчас светились каким-то безумием. Прижимавший к себе любимую женщину Хэдес не знал, как именно ее успокоить и что сказать: против слез Илиссы у него никогда не было оружия. Все мысли о том, что он должен образумить заигравшуюся девчонку, испарились, встретив нежданное сопротивление.

Захлебывающаяся в своих рыданиях супруга была слишком напугана, чтобы показывать просто прекрасную актерскую игру. Ей и впрямь было страшно. Она и правда не знала, что ей делать. И она впервые ощутила себя виновной.

– Прекрати. Слышишь? Илисса, - он ощутимо тряхнул женщину, вынуждая ее поднять голову, - Он сам выбрал такой путь, понимаешь? Сам! – касаясь губами ее соленых от слез скул, заставляя вздрагивать от ощущения резких и отрывистых поцелуев на щеках и подбородке, вечный супруг пытался хоть как-то привести ее в себя, - В конце концов, как ты можешь знать, ты ли подарила ему смерть? Быть может, именно столь короткий путь отмерила ему Трехликая?

– Ты… - в замутненном взгляде проскользнуло удивление, и хотя из груди все так же вырывались хрипы, истерика перешагнула свой пик, - ты… не ненавидишь меня? – цепляясь дрожащими пальцами за сорочку мужа, она протянула свободную руку к его лицу, словно даже не осмеливаясь дотронуться, боясь запачкать его той кровью, что незримо обагрила ее руки. В ее глазах он все еще оставался светом, в то время как ее поглощала тьма, так давно поселившаяся в сердце. Огонь ее души не мог согревать – лишь сжигать все дотла и дарить болезненные раны.

Хэдес поджал губы, не разрывая зрительный контакт и продолжая крепко прижимать к себе явно не успокоившуюся окончательно женщину. Он мог отчитывать ее, как маленького ребенка, который не знает, что такое «плохо» и «нельзя», он мог резко осадить ее или же сказать свое твердое «нет». Он мог злиться на ее выходки, мог заставлять ее чувствовать себя виноватой, мог упрекать в том, что она творит. Но не мог ее ненавидеть. Всякий раз, когда он видел ее слезы, из него словно моментально выбивали весь воздух и полосовали сердце острыми когтями. Даже если она была неправа, даже если начинала срываться на крик, он никогда не мог себе позволить довести ее до рыданий. Не мог оставить одну в таком состоянии.

И сейчас, отчаянно целуя, он надеялся, что Илисса забудет обо всем. Надеялся, что ее мысли займет все, что угодно, но не чувство собственной вины. Этот урок был слишком жестоким, но ей хватит его одного. Когда-то ему хотелось, чтобы ее игры хоть однажды завершились подобным образом, чтобы у нее внутри что-то оборвалось. Чтобы раскрылись ее глаза. Но в итоге внутри оборвалось все у него, когда он увидел ее, столь искренне раскаивающуюся и ненавидящую себя. И начинал ощущать за собой вину в когда-то произнесенном вслух желании.

– Я полюбил тебя за свет твоей души. И вряд ли смогу разлюбить даже когда он угаснет.

Хэдес смотрел на развлечения любимой женщины сквозь пальцы, да и сам не был святым. В силу особенностей своего создания они были полными отражениями друг друга. Но он все чаще начинал жалеть, что собственноручно вручил ей Альтерру, а не создал отдельную Вселенную. Чем дальше, тем сильнее Илисса осваивалась в роли Хозяйки. Пусть она и давала каждому существу право выбора, но она прекрасно знала, каким оный будет. Так что выбора, по сути, не существовало.

Все чаще его посещала мысль, что в ее падении виноват только он. Его идеи затянули супругу в те же липкие сети безумия, которые уже не отпустят. Создавая свой мир, они рушили чужие. Счастье одних покупали другими смертями. Если бы была возможность, он бы прямо сейчас разорвал цепь и стер женщине память. И ушел. Чтобы не впутывать ее еще сильнее, не утягивать за собой на дно. Но единственный способ уничтожения первородных уз предполагал смерть, которая не входила в его планы.

И, почему-то ему казалось, что даже если бы все получилось, они бы встретились вновь. И повторили историю.