Религия славян и её упадок (VI–XII вв.)
Шрифт:
272
Аничков. Op. cit. С. 341.
273
Так же отпадает и возражение Брюкнера (Bruckner. Mitologia slowianska. S. 92): «О иранском заимствовании не может быть речи, ведь где же тогда хотя бы малейший след такого иранско-славянского доверия, при котором славяне, пусть только русские, брали себе иранские имена божеств?» В действительности в данном случае имело место индивидуальное восприятие, а не групповые контакты.
274
Lowmianski. Poczatki Polski. Т. 5. S. 111, где также приведена литература по этой проблеме.
275
Niederle. Op. cit. S. 119.
276
Bruckner. Mitologia silowianska. S. 99.
277
S. Pirchegger. Zum altrussischen Gotternamen Stribog– // Zsch. f. slav. Philologie 19/1947. S. 311–316 (где также рассмотрены различные точки зрения на этимологию этого имени). Слово означает «прекрасного бога», что было, как считает автор, прозвищем Ахура Мазда, но приобрело значение самостоятельного имени, точно так же, как Ахура Мазда возник как прозвище Варуны. Следует отметить, что слово «Стрибага» с тем же успехом могло быть прозвищем иного бога, являвшегося объектом культа народности иранского происхождения из Тмутороканя. Другую этимологию предлагал Вей (М. Вей. К этимологии древнерусского Стрибогъ // Вопросы языкознания. — 3/1958. С. 96–99). Автор доказывает, что член Стри– возник из *peter — отец и первоначально имя этого божества звучало как *peter bhagos, небесный отец, Juppiter (ср.: *petruyos — *str-j’). Изменение имени могло произойти внутри славянского языка в отдаленную эпоху. Но мы не находим исторического обоснования для столь раннего восприятия этого имени славянами, тем более что они имели более обоснованные с исторической точки зрения имена Сварога и Перкуна для определения «отца Небесного». Восприятие должно было произойти через русскую колонию в Тмуторокани, а значит, где-то в пределах 10–11 века. Как одна, так и другая этимология отвечает пониманию этого божества Нидерле (Niederle. Op. cit. S. 119), который, приписывая слову славянскую этимологию, писал: «Первым богом в том русском кругу и единственным славянского происхождения является Стрибог». Этот автор считал Стрибога богом ветра. В то же время Топоров (Топоров. Фрагмент. С. 27), принявший этимологию Вейя, считает это божество славянским эквивалентом Юпитера и составляет, в соответствии с концепцией Дюмезиля, великую славянскую троицу: Стрибог-Перун-Волос. К сожалению, только средний член представляет древнее подлинно славянское божество, в то время как два остальных были введены в 10–11 веках. На иранском происхождении имен Сварог и Стрибог настаивал Урбаньчик (Urbanczyk. О rekonstrukcje. S. 37). Шютц (Schutz. Op. cit. S. 91) рассматривал в одной славянской плоскости оба имени на — бог: Стрибог и Даждьбог, ввиду их аналогичной структуры, не принимая во внимание возможность, что это была индоевропейская структура, а не исключительно славянская.
278
Слово о полку Игореве. — стр. 183–186: «Се ветри, Стрибожи внуци, веютъ съ моря стрелами на храбрыя плъкы Игоревы».
279
Из текста вытекает, что автор Слова считал Стрибога божеством приморского населения, приносящим с помощью ветров половецкие стрелы в русскую сторону. Аничков (Аничков. Op. cit. С. 340) полагал, что Стрибог — это русский бог, и не мог понять, как он мог помогать врагам Руси. Поэтому он делал вывод, что слова о внуках Стрибога не относятся к ветрам, а являются определением nomen gentis, обращенным в форме апострофы к потомкам Стрибога. Сомнения Аничкова, как мы видим, не были обоснованными, а выделение апострофы нарушает естественный ход мысли автора Слова и не находит аналогии в его стиле. Справедливо отверг эту интерпретацию Аничкова Ржига (В. Ржига. Слово о полку Игореве и древнерусское язычество // Slavia 12. — Praha, 1933–1934. S. 430, сноска 4; в то же время Унбегаун (Unbegaun. Op. cit. S. 400, сноска 2), ставя точку над і, заключил, что выражение о внуках Стрибога «относится безусловно к русичам, а не к ветрам, как это обычно принято считать», и тем самым внес дополнительную
280
Niederle. Op. cit. S. 124 (автор сопоставляет различные точки зрения на это божество). Bruckner. Mitologia slowianska. S. 96.
281
Bruckner. Mitologia slowianska. S. 93.
282
Jagic. Op. cit. S. 504 (поддерживает точку зрения Нидерле); Vasmer. Sim. // REWort. 2. S. 625; ср.: Mansikka. Op. cit. S. 396.
283
Зализняк. Там же. С. 44.
284
Литературу по данной проблеме и различные точки зрения составил Фасмер (Vasmer. Mokosa // REWort. 1. S. 148: в литературе доминирует славянская этимология, в пользу которой высказывается и этот автор; Фасмер, Топоров 2. С. 640. Аничков (Аничков. Там же. С. 275) связывал это божество с мордвинским (финским) названием Мокша и финским фольклором. Против славянского характера Мокоши высказывался и Мансикка (Mansikka. Op. cit. S. 395), не говоря уже о Хаасе (Haase. Op. cit. S. 42) — суждение этого автора не было самостоятельным. В то же время Нидерле (Niederle. Op. cit. S. 122) не сомневался в славянской этимологии этого имени, которое вслед за Ягичем связывал со словом «мокрый» и т. д. Он сравнивал Мокошь с Афродитой и Аштартой.
285
Bruckner. Mitologia slowianska. S. 88. В Польше есть географические названия Мокошь, Мокошница, Мокошин (Slownik Geograficzny 6, 1885. S. 621), сюда же, возможно, относится и Монкошин (ibidem. S. 218). Производные от Мокоши названия местностей выступают также в Полабье, R. Trautmann. Die elbund ostseeslavischen Ortsnamen 1. — Berlin, 1948. S. 108. Витковский (T. Witkowski. Mythologisch motivierte altpolabische Ortsnamen // Zsch. f. Slavistik 15. — 1970. S. 369) считает, что существование в одном и том же районе Стральсунд названий мифологического происхождения — Prohn (Перун) и Muuks/Mukus (Мокошь) доказывает, что они представляют собой след культа этих божеств, так же, как и в русских источниках они упоминаются вместе. Соседство в русских источниках вытекает из литературной комбинации и не имеет ценности как доказательство. Но в то же время имя Мокоши может указывать на культ этого демона. Название Prohn могло возникнуть в месте удара молнии, что не служит доказательством культа самого Перуна.
286
О культе Мокоши см.: Bruckner. Mitologia slowianska. S. 88; ?. ?. Лавров. Религия и церковь // История культуры древней Руси 2. — М.-Л., 1951. С. 69; о иных этнографических данных: С. А. Токарев. Религиозные верования восточнославянских народов 19 — начала 20 века. — М.-Л., 1957. С. 119–120. Однако Мошиньский (Moszynski. Op. cit) описывая религию славян, не рассматривал, насколько я смог заметить, этого демона. Не потому ли, что не считал его славянским? S. Urbanczyk. Mokosz // SSSlow. 3. S. 278.
287
Bruckner. Mythologischen / Thesen. S. 10.
288
Mansikka. Op. cit. S. 40.
289
Слово о полку Игореве. — стр. 241–242: «погибашеть жизнь ДаждьБожа внука»; там же. — С. 286–288: «Въстала обида въ силахъ Дажьбожа внука». Ягич (Jagic. Mythologische Skizzen 2. Daz’bog // ASPhil. 5/1881. S. 1–14) выводил имя божества от императива «даждь» + «богъ», а не «богатство»; таким образом, он объяснял название как: deus dator; однако эта интерпретация не утвердилась, и в настоящее время принято объяснять это имя как «дай богатство» (успех и т. д.), см.: Vasmer. REWort. 1. S. 326; Фасмер, Трубачев. С. 482. При этой интерпретации имя может относиться не к богу и не к демону, а к реальному солнцу.
290
Центральную роль культа солнца на Руси доказывал Вернадский (G. Vernadsky. The Origins of Russia. — Oxford, 1959. P. 108–119), но без проведения критического анализа собранного материала. Также несправедливо иногда считают Владимира Мономаха… солнцепоклонником только на том основании, что он наставлял сыновей в своем Поучении, чтобы по утрам они воздавали хвалу Богу, а затем восходящему солнцу, Moszynski. Op. cit. 2/1. S. 439. В действительности же Поучение велит воздавать хвалу Богу на восходе солнца («солнцю восходящю»).