Рельсы под луной

Бушков Александр Александрович

Послал я ребят осмотреться в лесу вокруг дома – только они не обнаружили ровным счетом ничего. Ну, уходим. Делать нам здесь больше абсолютно нечего. Подтолкнули старшину – зашагал, как кукла. Если бы не схватили вовремя за шиворот, так бы и впечатался лбом в стену. Кое-как мы его повернули, направили в дверь, поддержали на крылечке, иначе непременно бы ляпнулся со ступенек. И зашагали в обратный путь.

Со старшиной особых хлопот не было. Главное, вовремя его повернуть в нужную сторону, а идет он сам, браво топает. И поет уже явственно охрипшим голосом – долго, должно быть, так пел, глотку сорвал…

Фуражка уже не вертелась на поломанном стволике,

а валялась возле него донышком вверх, будто вот так вот и лежала с самого начала. Надо бы ее поднять – по размеру вроде бы как раз старшине подходила, явно его – но как-то не хотелось мне к ней прикасаться. Речушку мы миновали, не увидев ничего необычного, никакой такой чертовщины. И чем дальше от нее уходили, тем спокойней у меня становилось на душе. Иду и думаю: а ведь он, скотина такая, пожалуй что, подшутил над нами напоследок. Возьмись он за нас всерьез, уж и не знаю, что было бы, только, судя по нашему очумелому певуну, ничего хорошего. Тоже валялись бы по углам, как дрова, пели куплеты из оперетты. А то и что похуже…

Вышли. Смотрю я: здравствуйте вам! Возле нашего «газика» стоит полуторка, а рядом с ней торчат погранцы, молчат, смотрят на нас настороженно. Только когда мы подошли вплотную, кинулись они к своему, трясут его, по имени называют – а он сквозь них таращится и мурлычет себе, как нанятый.

Подходит ко мне капитан – тот самый, якобы артиллерист. Только теперь он, несомненно, в своем истинном облике: звание то же самое, но погоны и фуражка пограничные, Красная Звезда на груди, «Отвага», «XX лет РККА», наградной знак НКВД, какой-то монгольский орден… С ходу спрашивает:

– А где второй? Их двое было…

– Понятия не имею, – сказал я. – В лесу возле дома мы никого при беглом осмотре не нашли. А прочесывать лес – не с моими силами. Старшину в доме нашли таким вот – ну, и привели. Из рук в руки, извольте.

– А китаец?

– Китаец, такое впечатление, собрал вещички и подался восвояси, – сказал я. – Вот товарищ Лю не даст соврать. Будь он дома, мы, очень даже может быть, там бы и остались…

– Может… – говорит он задумчиво.

Смотрю я на него, на погранцов, столпившихся вокруг старшины, – и понемногу у меня в голове начинают складываться кое-какие соображения. Вот он что с нами сыграл… И забрала меня злость. В конце-то концов, прикидываю я, он, хотя и старший по званию, но никакое мне не начальство. Разные у нас ведомства, и подчинение разное, я в армии, а он – пограничные войска НКВД…

Сказал я, глядя ему в глаза:

– Ну ты и жох, капитан! Красиво сыграл втемную. Разведка боем, стало быть?

Он и бровью не повел. Спросил только:

– Видели что-нибудь… интересное?

– Видели, – ответил я. – Такое видели, чего и быть не должно…

– Вот и не лезь в бутылку, – сказал он словно бы устало. – Не первый год в армии. Езжай докладывай.

Перед тем как повернуться кругом, я ему все же козырнул. Он ответил. Сели мы, и рванул Чибис так, словно за нами «мессер» гнался. По дороге злость у меня повыветрилась. Ну конечно, капитан устроил форменную разведку боем в нашем лице. Когда те двое, которых он послал, не вернулись, старшина-певун и кто-то с ним еще, он и устроил так, что послали нас. Но если подумать… Не он это понятие придумал – разведка боем. На войне это случалось нередко: посылают подразделение с одной-единственной задачей – вызвать на себя огонь противника, вскрыть его систему обороны, огневые точки… И тут уж злиться или обижаться не приходится: война…

Вернулись мы в штаб. Вызвали меня к капитану – одного.

Он, ни о чем не расспрашивая, сказал:

– Садись и пиши. Все, что видел. Абсолютно все, понял?

– Товарищ капитан, – сказал я. – А если я видел такое, чего и быть не должно? Самую натуральную чертовщину?

Он поморщился:

– У тебя что, слух отшибло, я же сказал: пиши обо всем, что видел. Как бы оно ни называлось. Самым подробным образом. Тебя что, учить надо? Иди в соседнюю комнату, там все есть.

Ну, если такой приказ… Пошел я в соседнюю комнату и написал все, как было. И про плывущие наши головы, и про вертевшуюся фуражку, и про старшину-певуна. Когда принес, капитан бегло прочитал и сказал:

– Молодец. А теперь забудь начисто все, что было. Потому что ничего не было. И никуда ты не ездил, а провел весь день в расположении. И никакого товарища Лю, никакого капитана ты знать не знаешь. Усек?

– Так точно, – сказал я. – Разрешите идти?

Он разрешил. Я и пошел. Товарищ Лю куда-то пропал, и никогда больше я его не видел. Алиханова и Чибиса капитан вызывал по одному – и, поскольку мы меж собой больше словечком об этом не заикнулись, они, несомненно, получили тот же приказ.

Такая вот история…

Харя

Получилось так, что я в азарте вырвался вперед, оторвался от основных сил со своими шестью танками. Японцев впереди не было, местность оказалась сложная, пересеченная, и полк продвигался не всей массой, а словно бы разбившись на отдельные группы. Кто-то попал на сложный ландшафт и двигался крайне медленно, кому-то повезло больше, как мне: угодили на относительно ровное место, прибавили ходу, а там и вышли на равнину. На картах она значилась: равнина с кучей невысоких сопок, а за сопками, километрах в десяти, должна быть река.

Штаб такой вариант предусматривал, учитывая местность. Поэтому заранее был отдан приказ: если кто-то вырвется вперед, с наступлением темноты прекратить движение и при отсутствии противника оставаться на месте до рассвета. Ну, а в случае встречи с противником действовать по обстановке, в зависимости от его численности и вооружения. С рассветом продолжать движение, остановиться у реки.

Вот такие приказы толковому офицеру, я вам сразу скажу, нравятся. Нет каких-то конкретных указаний, за невыполнение которых можно получить чувствительный втык. Слишком многое предоставлено твоей собственной инициативе, и не будет строгого спроса, и никто не скажет, что ты поступил неправильно. Заранее известно, что начальственный гнев над тобой не висит.

Я остановил танки у самых предгорий, не выходя на равнину. Возле того распадка, откуда мы вышли, так, чтобы при необходимости по нему же и отступить. Петлять меж этими сопками в сумерках как-то не хотелось: очень уж удобное место для засады. Втянешься меж сопок – и как начнут тебя гвоздить с двух сторон со всем усердием… Если уж японец принял бой, кусаться будет серьезно.

Еще до темноты мы с ротным успели примериться к местности впереди. Справа и слева сопки не то чтобы понатыканы густо, как патроны в обойме, – но двигаться пришлось бы не в самых хороших условиях, по склонам, с изрядным креном. А вот прямо перед нами, видно и невооруженным глазом, и в бинокль, сопочки друг от друга отстоят далеко, и продвигаться по ровному можно чуть ли не до самой реки. Карта подтверждает. Так что командиры танков получили четкие указания касательно завтрашнего маршрута. Конечно, если только нам завтра не попадутся превосходящие силы противника.