Рельсы жизни моей. Книга 1. Предуралье и Урал, 1932-1969
Шрифт:
Один из них, закончивший войну в Берлине, попал дослуживать на заставу нашего отряда. Однажды он со своим напарником дозором шёл вдоль границы. По другой стороне встречным курсом проходил турецкий пограничный наряд. Один турок вдруг спустил штаны и, чуть наклонившись, показал на свою голую задницу. Его товарищ захохотал. Наш воин не выдержал такого хамства, вскинул автомат и дал короткую автоматную очередь по сверкающим ягодицам нахала. Турок повалился на землю, обливаясь кровью, а его смешливый напарник моментально задал стрекача.
Скоро турки забрали своего раненого наглеца, который получил пару дырок в мягкое место. Насколько нам известно, он выжил. Никакого международного
Как ни удивительно, наше руководство не наказало воина. После этого все решили, что раз в инструкциях не запрещено стрелять по голым задницам, значит, можно.
А на заставе у нас произошло ЧП. Нам дали молодого, необученного коня. Он сбрасывал любого кавалериста, пытавшегося его оседлать. Не удержались больше минуты ни Чернов, ни Дьяков. Тогда в седло на этого дикаря сел старослужащий Михайлов, которому оставалось служить меньше трёх месяцев. Как этот конь ни мотал, ни пытался сбросить с себя седока, тот удержался в седле. Тогда конь рванул в дикую скачку. Но разве можно скакать бездумно, закусив удила, не слушая всадника, по гористой местности, даже если ты лошадь? Единственным стремлением животного было во что бы то ни стало избавиться от седока.
В своём стремлении конь переусердствовал, налетел на камень и сломал себе ногу, упав набок. Михайлов не пострадал, поскольку успел в момент падения избавиться от стремени и, оттолкнувшись от седла, спрыгнуть наземь. Почти весь личный состав заставы следил за этой драмой, в том числе и старший лейтенант Кириллов.
Конь всё же поднялся на три ноги. Сломанную конечность он держал чуть приподнятой, не пытаясь опираться на неё. Так Михайлов и привёл его во внутренний двор. Начальник заставы подошёл к коню шага на три, достал пистолет и выстрелил ему в голову. Конь не упал, а только стал мотать головой, из которой лилась кровь. Второй выстрел тоже не убил коня, хотя он и опустил голову вниз. Лишь после третьего выстрела конь рухнул наземь. Бунтарство против человека стоило ему жизни.
Эту жуткую картину я видел от начала и до конца. Мне было жаль коня. Моя жизнь с одиннадцати до шестнадцати лет была связана с лошадьми, которых я обожал. Почему же коня не стали лечить, а жестоко убили? Дело в том, при переломах ног у лошадей, вылечить их практически невозможно. Долго стоять на трёх ногах лошадь не может, а лёжа не может ни есть, ни, извините за подробность, выдавать съеденное. При этом нарушается и кровообращение, а сами кости срастаются очень долго и плохо.
Уже утром следующего дня никаких следов драмы не осталось. Мясо коня пошло на корм служебным собакам.
Я почти шесть лет работал на лошадях, часто ездил верхом, но ни разу не ездил в седле. И тут Чернов предложил мне наверстать упущенное. Галопом получалось нормально, но когда конь переходил на рысь, я никак не мог попасть в ритм его бега и распознать момент, когда надо чуть приподниматься в стременах, а когда опускаться в седло.
После неудачной вылазки наших разведчиков в Турцию, они сразу ушли с нашей заставы. Тем временем турки организовали скрытый наблюдательный пункт у пограничного столба №203. На этой вершине было большое нагромождение камней, где и скрывались наблюдатели. Иногда мы замечали поблескивание объектива бинокля.
Однажды мы с напарником несли службу на НП во вторую
Со стороны нашей заставы в это же время к нам приближался человек. Я направил на него бинокль. Это был солдат с оружием и вещмешком за плечами. Когда он приблизился к нам, мы узнали связиста Медведева. Как выяснилось, исполняющий обязанности начальника заставы лейтенант Ежов дал ему задание проложить скрытую проводку для подключения сигнального прибора, с которым придёт ночной наряд. Мы должны были ему помогать. Но как мы могли выполнять работу, когда за нами наблюдал турецкий пограничник? Ситуация была схожа со случаем в 1950 году, который я описывал раньше. Отличие заключалось лишь в том, что сейчас наблюдатель (по нашему мнению) был один и действовал скрытно, а тогда их было трое и они не прятались.
Я позвонил на заставу. Меня соединили с лейтенантом Ежовым. Я объяснил ситуацию.
– Поднять наблюдателя! – последовал приказ начальника.
– Слушаюсь, товарищ лейтенант!
Легко сказать – «поднять»… Он ведь находился на своей территории. Пришлось мне поломать голову над проблемой. В конце концов решил вместе с ребятами пойти на турка в «психическую атаку». Итак, мы втроём двинулись вперёд, на невидимого противника, который находился от нас метрах в двухстах-двухстах пятидесяти. Мы шагали параллельно границе, примерно в десятке шагов от невидимой черты. Когда прошли более половины разделявшей нас дистанции, я сознательно, размахивая руками, показал, что мы берём его в кольцо. Я шёл почти по турецкой территории. Мои ребята двигались параллельно мне, шагах в двадцати. Наконец, «супротивник» не выдержал нашей атаки и поднялся во весь свой янычарский рост в двух десятках метров от нас. Он держал в руках оружие, но нам не угрожал, стоял почти по стойке «смирно». Мы остановились перед ним и ждали, что он предпримет дальше.
Видимо, он понял, что разоблачён как тайный наблюдатель и решил вернуться восвояси. Нехотя повернулся и пошёл вниз. Мы подождали ещё немного – не вернётся ли? – и пошли работать. Работали мы втроём, но при этом я старался не забывать и о наблюдении за границей. С прокладкой проводки мы управились до наступления полной темноты. На этом время наряда закончилось, и мы вернулись на заставу.
Глава 65. ГОСПИТАЛЬ
Однажды после дневного наряда я вдруг почувствовал сильную боль в животе. Меня буквально скрутило, и продолжалось это около получаса. Потом, вроде, всё успокоилось. Об этом случае я сказал Вите Соловьёву. Он предположил, что у меня, возможно, был приступ аппендицита. Я про такое заболевание раньше не слышал.
Недели через две приступ повторился, причём был продолжительнее первого раза в два. Об этом случае узнали старшина и начальник заставы и решили направить меня в находящуюся при комендатуре санчасть, под наблюдение врача-лейтенанта. Я его запомнил ещё в первый год службы на Кюмбете, когда он приезжал к нам на профилактическую вакцинацию всего личного состава. После укола он мне тогда сказал: «Ты с такой кожей проживёшь сто лет!» А вот Юра Плеханов – парень крупный, сильный, на вид здоровенный, кровь с молоком – во время инъекции весь побледнел и потерял сознание. Врачу пришлось делать второй укол уже другого лекарства, похлопать Юру по щекам, чтобы пришёл в сознание. С Юрой тогда всё обошлось нормально.