Ремесленники. Дорога в длинный день. Не говори, что любишь (сборник)
Шрифт:
Вениамин Иванович к пониманию загадки шел длинным путем. Внимательно изучив заявление Шумакова, он отчеркнул то место, где говорилось, как хозяин схватил ружье и бросился за непрошеными гостями, но вовремя сообразил, что у него всего два патрона. При встрече с Шумаковым Вениамин Иванович спросил:
— Старина, объясни мне свою кровожадность. Ты же говоришь, что у тебя в доме были двое. Разве мало на них двух патронов?
— А я хотел их всех, всех! Понимаете?
Следователь подумал и высказал догадку:
— У тебя
— Мало ли с кем встречи были, — уклонился от прямого ответа Шумаков.
Вениамин Иванович пробыл в Выселках весь день: заходил в некоторые дома, контору колхоза, видели его в магазине, где он, однако, ничего не покупал. Он уехал, не сказав никому, какое впечатление сложилось у него о Шумакове Андрее Андреевиче, трактористе из «Лесных Выселок», двадцати семи лет от роду.
Уходящий год для Андрея Шумакова был хуже злого врага. Можно бы смириться: драконов год, все напасти на мужиков валятся, но Андрей замечал — не на всех одинаково валятся, выборочно. Тот же Генка Белов, приятель и родственник, к примеру, весь этот год прожил, что пташка беспечная. Что ему дракон?
А Андрей столкнулся с этим чудищем еще весной. С тем же Генкой Беловым были они тогда в Шмонине: бабка Степанида просила подбросить из лесу дров.
Вечером из Шмонина выезжали куда как веселые: и бабка не поскупилась, и у самих было. Расхрабрился Андрей:
— Пьем, гуляем! Давай, Генка, в Задуброво махнем. Дедок Павлычев обязан мне, услугу я ему делал.
— Не хватит? — усомнился осторожный Генка. — Поздно и не по пути, завязнем еще… Есть же у нас! — И потряс перед носом Шумакова темной «колдуньей».
Но Андрей уже развернул трактор. В Задуброве у дома Павлычева, стараясь попасть в проулок, лихо рванул меж двух берез. Самого после пот прошиб, когда замерил расстояние между березами, — впритирку прошел трактор.
Тут-то Шумаков оказался на высоте, а вот дальше вывернуть не успел: задел скребком крыльцо павлычевского дома. Не разорил, не смял, просто сдвинул крылечко на сорок пять градусов в сторону двора. В дачных поселках есть такие дома со скособоченными крылечками. Но там от безделья, от желания казаться непохожими, павлычевскому дому такая красота ни к чему. Андрей это понял, когда услышал визгливый голос дедка.
— Дела-а! — криво усмехнулся он, оглядываясь на Генку, бледного, окаменевшего. — Доставай твою «колдунью», может, как уладим.
Перепрыгнули с крыльца на порог сеней через образовавшуюся углом трещину. Тут их дедок встретил — маленький, взъерошенный, трясет над головой кулаками.
— Аспид хищный! — закричал на Шумакова. — Погибели на тебя нету. У-у, сатана! — Рванулся, норовя ухватить за волосы. — Убью!
— Ладно, ладно, — заслоняясь от рук дедка, смущенно говорил Шумаков. — Зови в дом. Уладим…
— Звать! — совсем вышел из себя Павлычев. — Супостат несчастный! В милицию я тебя сейчас позову.
Все-таки
Шумаков налил из бутылки полный стакан. Старался быть веселым.
— Пей, дед, мировую!
Дедок снова затрясся от злости, брызгал слюной. Но какая в нем сила? Толкнул его Шумаков на лавку возле стола, подвинул стакан с красной жидкостью.
— Пей, говорю!
— Насильничать хочешь? — свистящим шепотом спросил дедок. Так зловеще спокойно спросил, что Шумаков снова смутился, на душе стало нехорошо. И дедок подметил это и уже, презрительно глянув на бутылку, рявкнул: — Ты что суешь? А? Дрянью откупиться хочешь? Я на тебя в суд подавать буду! Я тя в тюрьму упеку. Я те покажу, как крыльцы сворачивать.
Андрей впал в бешенство: из-за какого-то гнилого крыльца его хотят в тюрьму упечь. Да что же это? Легко больно получается…
— Ты не грози, не грози, — остановил он дедка. — Не хочешь сладить миром, я сам тебе угрожу. — Шумаков указал на толстую бутылку с багрово-красной жидкостью, хохотнул зло. — Хрясну, вот и дело с концом. Все одно ответ держать.
Генка дергал за рукав, пытался образумить. Шумаков резко отмахнулся от него.
— Сам все сделаю, без сопливых. — И опять подступился к старику: — Будешь пить? Даю сроку две минуты.
Павлычиха только с первого взгляда казалась насмерть перепуганной, а может, опомнилась уже; услышав угрозу, поднялась с пола, шмыгнула за дверь. Генка еще посторонился, пропуская ее. Шумаков, занятый дедком, ничего не заметил.
Дальше все было, как во сне. В избу ворвались парни. Один перехватил руку Шумакова, зло потянувшегося к бутылке. Шумаков пытался боднуть его, но боль в плече заставила пригнуться, а потом упасть лицом вниз на пол. Рядом барахтался, старался вырваться Генка. Опомниться не успели, оказались связанными. Лежа кренделем, с пригнутыми к спине ногами, Андрей прежде всего подумал, что парни из милиции, раз так ловко управились. А ведь он не из слабых, умел постоять за себя. Лежал на полу и скрипел зубами от бессильной ярости.
Рослый светловолосый парень, видно старший у них, спрашивал дедка, как тут все происходило. Два других скромно стояли у двери, смотрели с любопытством.
Старший сказал дедку:
— Переправим их пока в сени на холодок (вот зануда, как о тюках каких-то, а не о человеках, подумалось Шумакову). Пусть отлежатся. — Парень улыбнулся белозубо, пояснил: — Ужин у нас стынет. После зайдем.
— Спасибо, мил человек, — с достоинством сказал дедок.
Продолжение сна было часа через два. Шумаков промерз до костей, слушал, как клацает зубами Генка, скулит по-щенячьи. Сам бы взвыл волком, гордость мешала: не хотел перед Генкой слабаком выглядеть.