Ремесленники. Дорога в длинный день. Не говори, что любишь (сборник)
Шрифт:
— Питекантроп, — поправил Головнин. — Доктор называл его питекантропом.
— Доктор, видать, у вас за верховода, — не удержался от колкости Вениамин Иванович.
— Доктор у нас — голова, — похвастал Баранчиков.
— Питекантроп или задубелый — все равно, — продолжал Павел Иванович. — Змий зеленый был у него в глазах в тот вечер, все и казалось зеленым. А я в полушубке… Разбирайтесь, старайтесь, только посмешище делать из себя не позволю. Не так воспитан! Мы тоже будем стараться, вынуждаете к этому. Мы сейчас к Карасеву пойдем. Мы к Соколовой в конце
Следователь странно смотрел на Павла Ивановича: названные фамилии ничего ему не говорили, он был новым человеком в районе и области. Больше всего занимал его вопрос: «Били или не били?»
— Раз все началось с Соколовой, мы и должны прежде пойти к ней, — разумно заметил Павел Иванович.
С ним согласились. Вчера Павел Иванович растерялся, нервничал, утром тоже, пока ехали в автобусе, был сам не свой, но вот его несправедливо обвинили, и он приобрел былые бойцовские качества.
— Подумать только, он приплел тебя! — подбадривал его на ратный подвиг Ломовцев. — Дядя Паша вдруг бил его! Это я мог ударить, у меня была хорошая злость, но не успел — больно уж он быстро промелькнул. На улице уже было не то..
Павел Иванович словно споткнулся, схватил Ломовцева за отвороты пальто, у него мелькнула догадка:
— Признайся, ударили вы его? Вы с Головниным вошли в дом, и тут же тракторист вылетел пулей.
— Не было такого.
— Он вылетел из избы пулей и сиганул с крыльца в сугроб. В темноте я всего не разглядел, но, что он упал, видел. Может, наткнулся на ледышку… Крыльцо без перил, вроде помоста, тут трезвый не удержится, а он прыгнул…
— Я только вошел к следователю, глянул на этого Шумакова, сразу догадался: сейчас начнет врать, — сказал Баранчиков.
Павел Иванович во время разговора со следователем вполне созрел для решительных действий. Это важно: возраст и седые волосы что-то значат. На него любовно смотрели.
— Мы пойдем, — решительно сказал Павел Иванович. — У меня только из головы не выходит тот парень, дружинник, которого обвиняла Соколова… В первые дни войны мы стояли на воинской платформе, формировался состав. Солдатик, только что призванный… как чужой темный лес, знал воинские законы, так вот этот солдат попросил отлучиться домой. Он опоздал на три часа… Мы еще не успели отправиться… Но его расстреляли перед строем. Он до последней минуты думал, что с ним все происходит в шутку… Я видел, как бьется жилка на его шее, видел лицо мальчишки. Но то было такое время… А вот зачем она тут-то так?.. Мы пойдем к ней, но очень боюсь, ребята, сорваться… И все-таки мы пойдем. Надо узнать, где прокуратура.
В таком маленьком районном поселке искать нетрудно. Прокуратура располагалась на другой стороне улицы в двухэтажном доме, почти напротив милиции. Крыльцо было из железа на двух витых столбах.
Несмело вошли в помещение, где пахло легким угаром натопленных печей. В одной из комнат с раскрытой
Женщина посмотрела на вошедших и, зажав ладонью трубку, вежливо справилась, кого им.
Павел Иванович стянул с головы шапку и выступил вперед.
— Мы хотели видеть Соколову.
Она не отнимала от уха трубку, в которую ей продолжали говорить, и, видимо, не поняла, кого спросили.
— Прокурора района Варвару Петровну Соколову, — повторил Павел Иванович.
Женщина удивленно посмотрела на него, сказала в трубку, что позвонит позднее, сейчас у нее люди, потом снова уставилась на Павла Ивановича.
— Это прокуратура? — нетерпеливо спросил он.
— Да, — подтвердила женщина, удивление ее стало расти. — Простите, но у нас нет никакой Соколовой.
— Как же… — Павел Иванович растерянно оглянулся, поискал глазами Ломовцева. И тут вошедшие заметили, что Ломовцева нет с ними.
— У нас вообще нет никакой Соколовой, — продолжала женщина. Она задумалась, легкая складка легла на переносице. — И не было, — уверенно закончила она. — Я работаю здесь больше пяти лет.
— Может, у вас вообще прокурора нет? — неловко пошутил Вася Баранчиков.
— Да, его сейчас нет, — серьезно ответила она. — Евгений Петрович болен.
— Вот что! — Павел Иванович начал сердиться, но это не относилось к женщине. — Евгений Петрович…
— Да, Евгений Петрович Корнешов. Но здесь заместитель, можно пройти к нему. Вы по какому делу?
— Спасибо… — Павел Иванович замялся. — К заместителю не надо. Мы хотели видеть самого Евгения Петровича.
Вася Баранчиков раздумчиво пропел:
— Как говорил мой командир, если тебе не нравятся сонеты, не говори, что их любишь. Кстати, что такое сонеты?
— Ну, сонеты… — стала объяснять женщина, — это такие стихи…
Павел Иванович бесцеремонно подтолкнул Васю к двери, тот во время толчка успел недовольно буркнуть: «Вот, единственный случай, когда хотели объяснить, — не дали».
А женщина недоуменно смотрела, как они спешили уйти из приемной. Хватит ей сегодня разговоров, что вот на службу явились странные посетители, которые вели себя более чем подозрительно, требовали какую-то Соколову, спрашивали про сонеты. Она набрала телефон и сказала в трубку:
— Алё, ты меня слушаешь?
Ломовцева и на улице не было.
— Разыграл, как в театре, — ошеломленно сказал Павел Иванович, приглядываясь к редким прохожим. — И куда мог исчезнуть?
— Я сразу заметил, еще в автобусе, что какой-то он виноватый, — сказал Баранчиков. — То на одного посмотрит, то на другого, будто хочет повиниться и не решается.
— Вася все первый подмечает, — с ехидцей поддакнул Головнин.
Баранчиков всколыхнулся:
— А что? Не так? Когда Индус убежал от тебя из леса, я сразу сказал — не будешь хорошим охотником.