Ремонт человеков
Шрифт:
Он даже не может попросить об этом моего мужа.
И меня.
Я никогда не смогла бы убить своего отца, который — вполне вероятно — станет дедом.
И не когда–нибудь, а под Новый год.
Или — чуть за.
Точный срок подсчитает врач.
Если тест
Я ожидала чего угодно, но только не этого.
И я еще не знаю, что обо всем этом думать.
Потому что на самом деле ничего не изменилось, пусть даже я и вылила желтовато–мутную жидкость из банки в унитаз.
Так велел Седой, но сейчас мне кажется, что особого смысла в этом не было.
Потому что мне никогда не забыть того, что было.
Тех четырех дней и всей моей предыдущей жизни.
Парализованный старый павиан в кресле–каталке — может ли он быть моим отцом?
Мой муж — мог ли он быть любовником этого старого павиана?
Майя, которая так и не стала для меня тем, кем могла, — вот только я не хочу о Майе, я до сих пор помню, как все это случилось там, в Иерусалиме.
И нож — он все еще лежит в нижнем ящике стола.
Правом нижнем ящике.
Дискета тоже.
Странная дискета и неизвестно откуда взявшийся нож.
Я покупаю тест, выхожу из аптеки и смотрю на солнце.
Пусть даже у меня взгляд беременной, но мне все равно надо надеть очки.
У меня болят глаза, я слишком много плакала последнее время.
Я не хочу больше плакать, я хочу, чтобы все в жизни было по другому.
И я хочу быть беременной и хочу родить, хотя и боюсь этого.
И даже не
Просто нож все еще лежит в столе, но ведь зачем–то он туда был положен.
А кубика в груди больше нет и Седой не сможет придти не помощь, если что будет не так.
И никто не сможет.
Кроме меня самой.
Нож лежит в столе и мне с этим ничего не поделать.
Я не могу выбросить его, как не могу выбросить и дискету.
Они были в столе и будут, они переживут моего отца, они дождутся, пока вновь не наступит зима и мой живот не станет перевешивать.
Он будет большим и круглым, и муж сможет любить меня только сзади.
И груди набухнут, и соски станут крупными, как раздутые от воды фасолины.
Мы с мужем останемся вдвоем, похоронив Н. А. рядом с Майей.
И я так и не узнаю правды о том, был он моим отцом или нет.
И что у него было с моим мужем.
И кем была Майя ему.
Но до тех пор, пока нож лежит в столе, я буду думать об этом.
Уже родив, уже вернувшись домой с чем–то маленьким и кричащим.
Седой все же сделал свое дело, он действительно отремонтировал всех нас, недаром его странная контора называется «Ремонт человеков».
Я думаю обо всем этом, пока трясусь в автобусе, возвращаясь домой.
Туда, где меня ждут муж и Н. А.
И еще — нож, лежащий в правом нижнем ящике стола.
Я снимаю очки и смотрю за окно, на улицу, пытаясь привыкнуть смотреть на мир своими новыми, беременными глазами.