Ремонт человеков

Ткаченко Катя

Я вижу, как Миша подъезжает к Иерусалиму, как они останавливаются и выходят из машины.

Я узнаю это место, я помню, как была поражена тогда, когда сама оказалась там.

Поражена просто тем, что оно есть на самом деле.

Масличная гора и Гефсиманский сад.

Но Миша останавливает машину чуть ниже, где стоянка.

Теперь они могут пойти или на Масличную гору, или — в старый город.

То есть, туда, куда и стремится Майя.

Через невысокие холмы, под палящим

палестинским солнцем.

Майя повязывает голову косынкой, она в светлых брюках и такой же светлой, легкой кофточке с длинными рукавами.

Она надела темные очки, Миша предлагает ей бутылку с водой, Майя делает глоток и возвращает ее обратно.

Они идут в гору, минуя указатель с надписью «Via Dolorosa».

Я понимаю, что Миша повел ее «Дорогой скорби».

Масличная гора и Гефсиманский сад оказываются за их спинами.

Мы с мужем вначале пошли туда, хотя мне пришлось набросить платок на плечи — чтобы пустили.

И меня поразило, каким маленьким оказался Гефсиманский сад, хотя, может, это была лишь его небольшая часть.

У того храма, в который можно было бы зайти помолиться, если бы мне хотелось этого.

Но мы просто шли по дорожке, узкой и обложенной камнями.

А потом смотрели на большие масличные деревья, серо–седого цвета, говорят, что они здесь с тех самых времен.

То ли три, то ли четыре дерева.

А Миша с Майей прямо пошли к указателю, смотрящему на ворота в старый город, хотя название этих ворот я не помню.

Но я вижу, как они идут по дороге, среди таких же, как и они — то ли туристов, то ли паломников, я думала, что их будет меньше, но видимо, не одни мы — смелые девочки.

Вот только много солдат, намного больше. чем в тот раз, когда я сама прошла под этими воротами и оказалась на узкой улочке, зажатая с двух сторон домами из светло–коричневого, почти что желтого камня.

Из такого камня построен весь Иерусалим, он так и называется — иерусалимский камень.

Миша опять предлагает Майе попить, она благодарно кивает головой.

Мне становится жарко и вновь хочется в бассейн, но я решаю дождаться того момента, когда Майя зайдет под своды Храма Гроба Господня, а идти им тут всего минут двадцать или чуть больше.

По «Дороге скорби», петляя вместе с ней, вон то место я помню, там мы с мужем потерялись, и он искал меня с солдатами.

Там чуть подальше был патруль, к которому он подбежал, не увидев меня за спиной.

Я просто свернула не туда, хотя меня и предупреждали, что этого делать не надо.

Что здесь опасно, что–нибудь может случиться.

Я свернула не туда и оказалась на совсем узкой улочке, полной арабских лавочек.

Они были впритык одна к другой, и из каждой мне что–то кричали и пытались

затащить внутрь.

Мне стало страшно, и я повернула обратно.

И увидела мужа и двух вооруженных солдат, идущих мне на встречу.

И успокоилась, хотя именно в этот момент меня и шлепнули по заднице.

Или ударили.

И я до сих пор не знаю, кто.

И не хочу знать.

Но этот то ли удар, то ли шлепок был таким сильным, что мне стало больно, хотя ни мужу, ни солдатам я ничего не сказала.

Они оба говорили по–русски, пусть уже и с акцентом.

Майя с Мишей прошли это место и свернули направо.

Улица не стала шире, но стала шумнее — это было еще одна часть арабского квартала, которую я проходила уже с мужем, держащим меня за руку.

Миша вел Майю, держа ее за руку, хотя она этому сопротивлялась.

Я чувствовала, что ей интересно, что она хочет остановиться и поглазеть.

Пристальнее рассмотреть, что делают эти арабы в своих лавочках.

Чем они торгуют.

И сколько все это стоит.

Нормальное женское желание, вот только Миша хотел пройти это место побыстрее.

Совсем скоро должен быть Храм Гроба Господня, куда он и повез Майю, а совсем не для того, чтобы гулять по арабскому кварталу в старой части Иерусалима.

Хотя мы с мужем здесь задержались и даже зашли в одну из лавчонок.

Но ничего не купили, а когда вышли, то увидели араба, играющего на дудочке.

Он играл на бамбуковой дудочке, а на его руке еще висела целая связка таких.

И муж подошел к нему и начал торговаться, а араб перестал играть и стал показывать ему свой товар.

Муж купил дудочку и я спросила его, зачем.

Он сказал, что на память, она до сих пор валяется где–то у него. хотя я не нашла ее в его столе.

Там было многое чего, включая нож и дискету, но дудочки из Иерусалима не было.

Майя с Мишей идут сейчас как раз мимо того самого места, где мой муж торговался с арабом, там еще что–то вроде маленькой круглой площади с фонтаном, от которого до Храма гроба Господня не больше пяти минут.

Они зайдут в храм, а я пойду в бассейн.

Мне жарко, я вся мокрая от пота.

Впереди Майи с Мишей идут несколько пожилых европейцев, я опять замечаю патруль, который проходит и исчезает впереди, в той стороне, куда сворачивает «Дорога скорби» и где все заканчивается.

Или начинается — это как смотреть.

И тут я чувствую, что что–то не так.

Уже что–то не так, а скоро будет совсем плохо.

Я чувствую это даже не левой половиной головы, а сердцем, которое внезапно куда–то проваливается, так что мне приходится вскочить с шезлонга и вновь открыть глаза.