Ренард. Щенок с острыми зубами. Книга 1
Шрифт:
Она достала пучок сушёного можжевельника, подожгла от свечи и окурила сначала младенца, потом мать. Когда Клодина отложила обгоревшие ветки в сторону, пуповина уже перестала пульсировать. Повитуха взяла нож, отмерила на три пальца и перерезала побелевшую жилу на заранее приготовленном боевом топоре, после чего туго перевязала льняной нитью.
– Чтобы воином вырос. Чтобы здоровье было богатырским, жизнь достойной, а душа чистой. Во имя древних богов, – тихой скороговоркой проговорила она, испуганно оглянулась и добавила, перекрестившись: – Да
– Да простит меня Триединый, – повторила роженица шёпотом и тоже перекрестилась слабой рукой.
Госпожа де Креньян, обычно очень строгая в аспектах истинной веры, сейчас даже не нахмурилась при упоминании ложных богов. Сегодня можно. Долгожданные роды закончились благополучно.
Повитуха обмыла младенца тёплой водой, обтёрла его женской сорочкой, после чего завернула в отцовскую рубашку и передала матери.
– Вы тут понянькайтесь пока, а я скоро вернусь.
С этими словами Клодина завернула послед в чистую тряпицу и вышла из спальни.
Роды повитуха принимала сама и к госпоже никого не впустила. Немногочисленные слуги дожидались на кухне, семейство же собралось в главной зале. Мальчонка лет восьми съёжился в массивном кресле у камина и догрызал ногти на левой руке. Две очаровательные девочки-близняшки, года на четыре помладше, притихли, обнявшись, в углу. Хозяин поместья с озабоченным видом измерял пол широкими шагами.
Едва появилась Клодина, Тьери де Креньян кинулся к ней.
– Что с Орабель? Как ребёнок? Кто? – прерывающимся от волнения голосом выпалил он.
– Сыночек у вас, ваша милость. С ними всё хорошо, – поспешила успокоить его повитуха, – и мать, и ребёночек живы-здоровы. Госпожа очень слаба, но со временем оправится, а вот молока, боюсь, у неё недостанет. Вам бы не помешало кормилицу подыскать.
– Хорошо, я подумаю, – кивнул де Креньян и шагнул к двери спальни.
– Постойте, ваша милость, – остановила его повитуха. – Есть ещё одно неотложное дело.
– Что ещё?
– Вот это до зари закопайте под дубом, – она понизила голос и передала де Креньяну свёрток, местами промокший кровью. – Мальчик родился под знаком трёх троек – трижды священное число – не стоит пренебрегать благосклонностью…
Клодина не договорила, вместо этого многозначительно закатила глаза к потолку.
– Но Орабель меня ждёт…
– Госпожа поймёт. И не волнуйтесь, ваша милость, я за ней присмотрю, – заверила его повитуха и позвала старую кухарку. – Симонет! Идём, поможешь мне!
Та появилась тут же, словно за углом дожидалась. Да, собственно, и дожидалась. Был у неё такой грешок, любила подслушивать.
– Господи Триединый, счастье-то какое, да хранит госпожу Дэа Матрона! – со слезами радости на глазах причитала Симонет.
Стряпуха то крестилась пухлой рукой, то хлопала себя по толстым бёдрам – от полноты чувств воздавая хвалу сразу всем богам, каких только знала. Клодина затолкала её в спальню и плотно затворила за собой дверь. А де Креньян вышел
Триединый не одобрит такого поступка, и будет лучше, если не узнает ни он, ни его провозвестники.
На следующее утро усадьбу всполошил требовательный стук в дверь. Де Креньян, поскольку ещё не ложился, поспешил открыть сам и тут же смешался – на пороге стоял невысокий церковник с неприятным костистым лицом. Пресвятой отец Онезим – настоятель местного прихода.
Принесла же нелёгкая ни свет ни заря.
«Зачем он здесь спозаранок? Сам прознал? Донесли?»
Вопросы вмиг пронеслись в голове, связав появление клирика с запретным ночным ритуалом. Де Креньян сделал усилие и постарался не выдать своих переживаний – если пришёл, то сам и расскажет, а там уж на усмотрение Триединого. На всё воля его…
– Проходите, отче. – Де Креньян склонил в покорном приветствии голову и отшагнул в сторону, освобождая гостю дорогу.
Но тот и не ждал приглашения, зашёл как к себе домой и остановился посередь главной залы.
– Мир этому дому, – молвил он, перекрестившись на крест, висящий над каминной полкой. – Слышал, госпожа де Креньян разрешилась от бремени? Удачно ли? Здоров ли младенец?
– Д-да, благодарю, – пробормотал хозяин, всё ещё не понимая, куда клонит священник. – Всё закончилось благополучно, слава Всевышнему.
– С кем могу поздравить? – продолжал допытываться тот.
– Сын, – невольно улыбнулся де Креньян и от полноты чувств уточнил: – Мальчик.
– Мальчик – это хорошо, – одобрительно покивал настоятель, слегка выпятив нижнюю губу. – Времена нынче неспокойные, Триединый, как никогда, нуждается в защитниках истинной веры. Он же у вас младшенький?
– Да, второй, – подтвердил хозяин усадьбы.
– Значит, так суждено, – важно подытожил отец Онезим и шумно потянул носом. – Приглашали кого?
Он задал вопрос между прочим, но его глаза стали колючими – в доме всё ещё витал аромат чабреца и резкий запах жжёного можжевельника.
– Приглашали, отче, – не стал отпираться де Креньян. – Роды обещали быть тяжёлыми, и я счёл возможным попросить тётку Клодину о помощи.
Настоятель поджал тонкие губы, высокий лоб прорезали морщины, взгляд ощутимо потяжелел.
– Не к лицу благородному прибегать к услугам ведуньи, сын мой, – процедил он с едва скрытой угрозой. – Почему меня не позвали? Триединый благоволит к своей пастве, а я провозвестник его. Елеосвящение гораздо действеннее всякой запретной ворожбы. Или ты сомневаешься в силах Господних, несчастный?
В воздухе запахло грозой, и хозяин поместья внутренне обмер. Неужели всё-таки его вчерашний поступок открылся?
– Ни в коей мере, святой отец. Моя вера в Триединого крепка как никогда. Просто вас по пустякам не хотел беспокоить, – заверил его де Креньян, стараясь говорить твёрдо, а смотреть прямо.