Ренард. Щенок с острыми зубами. Книга 1
Шрифт:
Тем временем двери заперли на засов, аколиты в белых одеждах встали за спиной настоятеля, и отец Онезим жестом пригласил чету де Креньян подойти к купели.
Таинство крещения началось.
Трое там, трое тут. С одной стороны настоятель и два помощника, олицетворяющие Господа и его сыновей, с другой – родители, давшие жизнь, и новая душа, ещё светлая и незапятнанная не то что грехом, даже помыслом грешным.
– Как нарекли отрока? – спросил отец Онезим, сурово сдвинув брови.
– Ренардом, в честь деда по моей линии, – ответил де Креньян.
– Ренард…
Под речитатив на тайно-церковном он неспешно показал Ренарда аколиту по левую руку – тот кивнул, принимая новую жизнь. Повернулся направо – второй осенил ребёнка крестным знамением, благословляя невинную душу. Ритуальное знакомство с сыновьями Господними закончилось, отец Онезим церемонно поцеловал младенца в лоб и обмакнул в купель с головой.
– Во имя всеблагого Триединого… – проговорил он первую часть обрядовой фразы и поднял младенца на воздух.
Ренард вытаращил глаза, судорожно вдохнул и стал вырываться. Отец Онезим не удержал мокрого младенца, и тот снова плюхнулся в воду. Де Креньян было дёрнулся, но левый аколит остановил его жестом – службу нельзя прерывать.
– Старшего Еноха… – пробормотал клирик и лихорадочно зашарил в купели.
Замочив рукава рясы по локоть, он наконец поймал Ренарда, вытащил, но тот взбрыкнул, извернулся и вновь полетел обратно, обдав всех присутствующих брызгами святой воды.
– И младшего Иезикииля…
Отец Онезим нащупал в воде детское тельце, стиснул покрепче и вытащил на воздух, только уже головой вниз. Ренард возмущённо заорал, задрыгал ногами и заехал пяточкой клирику в нос.
– Амен, – прогундосил отец Онезим и поспешил вернуть неугомонного младенца родителям.
Напоследок священник сделал запись в поимённой книге, размазав мокрым рукавом чернила, и на этом ритуал закончился – Триединый принял малыша под свою десницу, а провозвестник его запечатлел имя в перечне душ.
Аколиты торжественно распахнули двери храма Господня, и счастливая чета покинула церковь под радостный колокольный звон.
Дожидавшаяся их толпа оживлённо зашумела, но все послушно замолкли, когда де Креньян поднял руку, требуя тишины.
– Спасибо вам, люди добрые, что разделили с нами нашу радость, – низко поклонился он. – Не откажите же и выпить за здоровье моего сына, Ренарда де Креньяна. Люка, открывай!
Конюх тут же откинул мешковину с телеги, народ, углядев пузатые бочки, радостно загомонил. Кто же откажется выпить на дармовщинку, да ещё по такому поводу. Тут уж сам Бог велел. В адрес благородного семейства полетели здравицы, славословия и благодарности. Местные разбежались по дворам и быстро вернулись, уже со столами и лавками в руках. Откуда ни возьмись появились разномастные стаканы, чашки, тарелки, а к привезённому добавилось ещё снеди, простой, но обильной. На площади затеялся настоящий пир.
К де Креньяну со спины неслышно подошёл отец Онезим.
– В пределах храма Господня можно славословить только Всевышнего
– А мы и вам привезли, святой отче, в благодарность за ваши труды, – ответил ему де Креньян. – Вы уж не откажите.
– Да? А что? Где? – разволновался священник, сразу растеряв торжественный вид.
– Тибо! Люка!
На зов подбежали эконом с конюхом. Один с бочонком вина на восемь куадов, второй с половиной копчёной свиньи. Лицо отца Онезима мигом расправилось, глазки замаслились, он даже причмокнул от удовольствия. Ноша была не из лёгких, но настоятель от помощи отказался. Не заботясь о чистоте белоснежного одеяния, он лихо перекинул свинью через плечо, облапил бочонок и скрылся в церкви. Конечно же, слова благодарности он позабыл.
Отсутствовал клирик недолго, минут через пять выскочил с ложкой в одной руке и с кружкой в другой и, позабыв собственные слова о праздности и чревоугодии, присоединился к пирующим. Вскоре отец Онезим уже отплясывал с прихожанками под пронзительно-задорные звуки пастушьего рожка.
Чтобы не утомлять жену, Де Креньян отправил её с детьми домой и уже собирался ехать сам, когда его тронула за рукав незнакомая молодуха. Ну как молодуха – женщина лет тридцати в простой опрятной одежде, чистом фартуке и белом чепце с оборками.
– Ваша милость, я слышала, кормилицу ищете? – спросила она.
– Правильно слышала, – кивнул де Креньян.
– Я пойду, если возьмёте.
Де Креньян внимательно посмотрел на женщину. Кровь с молоком. Сильные руки, крепкий стан, широкие бёдра. Такая и Ренарда выкормит, и по хозяйству поможет, и за остальными детьми присмотрит, если понадобится. Хорошая кандидатура. Подходящая.
– А как же хозяйство, дети?
– Да вы не беспокойтесь, есть кому присмотреть. Могу к вам переехать, могу так приходить, ко времени. Последышу моему уже год как исполнился, а молока всё ещё – что у дойной коровы.
Она лихо стиснула ладонями налитые груди, и де Креньян отшатнулся, испугавшись, что брызнет.
Захохотали оба.
«И характер незлобивый, весёлый», – отметил де Креньян про себя, а вслух сказал:
– Давай к нам, если муж отпустит. Комнату тебе найдём, столоваться будешь в имении, да и с оплатой тебя не обижу.
– Да куда он денется, муж-то, – усмехнулась женщина, по-хозяйски уперев руки в бока.
Ну да, у такой не забалуешь.
– Вот и договорились, – улыбнулся де Креньян и кликнул конюха. – Люка!
Тот подошёл нетвёрдой походкой, потёр покрасневшие уши и преданно уставился на господина блестящими глазами.
– Слуш-шаю, милсдрь, – выдохнул он, обдав всех присутствующих винными парами.
– Наклюкался уже, изверг? – покачал головой де Креньян.
– Ну тк… праздник-то какой, милсдрь!.. Это уже, почитай… – Люка сдвинул брови, покачнулся и начал загибать пальцы, быстро сбился и махнул рукой. – Почитай, какой уже де Креньян-н-н-на м-моей памяти. А я… верой и правдой…