Ренегат

Хавелок Хардли

Я ступаю за порог, в просторные двухэтажные апартаменты Кроу. Позади звучит отдаленный голос Люка, которому охранник преградил путь к сужающейся дверной щели:

— Все нормально.

Когда мы шли к лифту, Люк загодя предупредил меня, что Кроу начнет с непритязательных вопросов, не станет давить и, насколько его хватит, будет учтивым, чтобы я почувствовала себя комфортно, в обманчивой безопасности. Если же это не подействует, и ему не удастся растормошить меня, он станет нагнетать, перейдет к более жестким, дискуссионным методам, а именно — к психологическому давлению. Но, чтобы не случилось, мне надо держать

язык за зубами, обходясь молчанием.

Посредине комнаты размещен бежевый диван, рядом с ним такого же цвета кресло, а возле них — низкий из темного стекла квадратный столик. Еще одно кресло расположено у большого, от пола к потолку, окна. В мягком высоком седалище, умело спрятавшись, притаился неизвестный, часть подрагивающих крючковатых пальцев правой руки которого мне видно.

На втором этаже шумно, будто там ворошиться, как перепуганные птички в гнезде, ватага людей.

Мерно стучат каблуки. Странновато, но я как бы чувствую, что это приближается он, Касейбиан Кроу. Натянутые до предела, как тонкая нитка, нервы пошатывают. Мне надо сосредоточиться на хороших воспоминаниях, чтобы забыть о том, кто такой Кроу. Представляю Люка, блуждающего где-то неподалеку, и радостного отца: он берет меня маленькую на руки, и мы кружимся. Он называет меня то смелым самолетиком, то бесстрашным птенчиком. Звучит невероятно дивно и смешно. Помню, как он тешится мной и говорит, что гордится мной и всегда будет, а я ребячески хихикаю, не понимая до конца исконного значения его образных выражений. Но отца нет, а один из его убийц находится совсем близко.

Высокий, внешне в чем-то даже похожий на папу, одетый в дорогостоящий черный костюм, застегнутый воротник которого скрывает часть шеи. У него, как всегда, старательно зачесаны темные волосы, открывают бритое лицо и немного впалые щеки. Резкий, острый взгляд направлен на меня. Он спускается по лестнице, сомкнув за спиной руки. Его движения больше скованные, чем сдержанные.

Наблюдая за Кроу, я убеждаю себя в том, что неприятная оказия, осуществляющаяся по его воле, скоро закончится. Он безвозвратно уедет, и мы больше никогда не встретимся. Но, я буду рада видеть его в решающий момент, когда он понесет заслуженное наказание за преступления, которые совершил (хоть и лично не принимал в них участия). Но вряд ли это произойдет…

Кроу сходит из последней ступеньки и останавливается. Жестом руки указывает на диван, приглашая меня присесть. У меня возникает дикое желание сказать: «Нет, спасибо. Я постою», чтобы сопротивляться и находиться с ним на ровне. Для меня унизительно чувствовать себя подчиненной, особенно, если он будет смотреть свысока. Но, словно маленький, испуганный, испытывающий вину за оплошность, ребенок, и, чтобы ублажить своего строгого родителя, я подчиняюсь негласному приказу.

Не знаю, гордился бы мной отец, увидев насколько безвольно я выполняю указание его и по совместительству своего врага. Сомневаюсь, да и я сама себя за это уже презираю.

Когда я сажусь на мягкий диван с кожаной обшивкой, Кроу взыскательно произносит:

— Я долго ждал нашей встречи.

Отчасти я рада, что Кроу не изрек мое имя так же брезгливо, как это постоянно делает Селестайн. Она произносит его так, будто я редкостная замарашка или им же меня клеймит, словно Маверик значит то же самое, что и слово «предатель».

Кроу

заново склепывает руки за спиной в неразрывный узел. Он вновь готов заговорить, но его стопорит надсадный влажный кашель сидящего в кресле у окна, вероятнее всего, осажденного стариковской хворостью, как крепость непобедимыми воинами, доходяги.

Никто в этом мире, полагаю, не хотел бы оказаться с Кроу один на один или искать с ним доверительной встречи. Во-первых, потому что он изредка и исключительно в тайне покидает свои значительные владения в столице; во-вторых, он никогда бы не встретился с любым гражданином, не важно из какого департамента человек родом. Думаю, для него мы — грязь, и он боится испачкаться.

— Вы догадываетесь об истинной причине нашей встречи? — задумчиво спрашивает Кроу.

— Вы хотите поговорить обо мне. — Он ядовито ухмыляется. — Разве причина в другом?

Касейбиан Кроу садится в расположенное по левую сторону от меня кресло. Расположившись в нем, говорит:

— Да, вы угадали. Я действительно хочу с вами поговорить. В прошлый раз я отправил вам видеообращение. Думаю, вы внимательно его посмотрели.

— Было интересно. — ворчу сквозь зубы я. Видеообращение вызывает исключительно неприятные воспоминания.

Кроу скептически скалится на мое резкое замечание:

— Теперь я разговариваю с вами лично. Вы довольно смелая молодая особа. Открою небольшую тайну: я восхищаюсь вами.

— Я рада за вас. — вырывается у меня.

— Мы очень разные, но мы оба знаем, чего хотим. Что ж, давайте перейдем ближе к делу. Я вижу, вы не против.

Во рту пересыхает. Но вопреки нарастающему напряжению, я держусь, продолжая напористо блюсти железное самообладание, — не хочу показаться Кроу легкой добычей, потому что этого нельзя допустить. Так же, как и выставить себя его деятельным сторонником.

— Я не скрываю, меня волнует ваша злосчастная судьба и непростая жизнь. Поскольку, — объясняет Кроу, — в ближайшем времени вы пройдете программы, и, надеюсь, станете полноправным членом слаженного общества.

— Возможно. — допускаю я с сомнением.

— Меня еще интересует ваше личностное расхожее суждение по этому поводу.

Мое мнение? — озадачиваюсь я мысленно. Кроу интересует мое мнение? Это дикая чушь. Мы давнишние враги, которые обязательно когда-то столкнутся в переломном решающем бою, и тогда один из нас падет. А о напускном смирении, показном уважении и послушании никакой речи идти не может. Я не собираюсь мириться со своим скудным положением, и становиться частью общества, тонущего в кромешном заблуждении, как судно в открытом море. Так, что я более чем уверена — это давшие ростки злобные происки, о которых предупреждал меня Люк.

— Вы хотите узнать, какого я мнения о программах, или о том, что я замышляю? — уточняю я вопросом.

— Нет, что вы. — Кроу растопыривает веером длинные узловатые пальцы, показывая мне ладони, как будто защищается или отрекается от того, что сказал.

— Я ничего не замышляю. Будьте спокойны. Я придерживаюсь утвержденных правил и законов Богема. — сочиняю я уверенно, чтобы выставить себя немного приближенной к порядочному, послушному и полезному образу гражданина, которому я всячески сопротивлялась. Ведь почти каждое из этих самых установленных правил и законов я уже нарушила.