Ренегаты
Шрифт:
– Ты живой? – спрашиваю, перекрикивая рокот пропеллеров.
Костыль поворачивает ко мне оскаленное лицо, на лбу запеклась кровь, глаза дикие.
– Иди на хер! – орет он. – Сейчас гробанемся!
Словно в подтверждение его слов самолет клюет носом и устремляется к воде. Костыль хватается обеими руками за два одинаковых рычага и тянет на себя, упираясь ногами в приборную панель. Бросаюсь помогать ему, чувствуя, как через металл рычагов мне передается бешеный пульс погибающего самолета.
– Еще!! – орет Костыль. – Навались!
Кое-как
– Иди пошарь насчет жратвы и оружия, – командует Костыль. – Только больше не стреляй в эту… в это… мы вроде оторвались, он не видит нас на фоне воды. Я постараюсь дотянуть до берега, посадка будет жесткой. Давай, времени мало!
Я смотрю на его заросший короткими каштановыми волосами затылок и неожиданно обнаруживаю, что Костыль начал лысеть. Это открытие отчего-то приводит меня в состояние, как говорит Полторыпятки, «повышенной веселости».
Так, с глупой ухмылкой на лице, я возвращаюсь в главный отсек и начинаю потрошить встроенные ящики и контейнеры. Добыча невелика: аптечка с черно-белой эмблемой медслужбы – рука, сжимающая хирургический нож, а также пара кожаных плащей-дождевиков, канистра с водой, спиртовка, запас сухого горючего, чайник и по мелочи – ложки, кружки, миски…
Негусто. Увязав все добытое в брезент, иду в хвост, попутно отмечая, что паровая машина работает уже не так бодро, как в начале полета, – в ее бешеном реве и грохоте слышится какой-то диссонанс. Ладно, это не моего ума дело. Костыль сказал: «постараюсь дотянуть» – значит постарается.
Шестипалый механик умер. Обшариваю карманы – ничего, даже патронов к револьверу нет. Отваливаю тело и приступаю к осмотру второго пилота. У него обнаруживается большой плоский пистолет, кажется, такие называются «Габах-5», сложенная в несколько раз карта окрестностей Марине, нож с костяной рукояткой, горсть конфет и гравированное изображение – молодая привлекательная женщина в высокой сурганской шляпке прижимает к себе двух очаровательных карапузов. Мальчики, судя по всему, близнецы. На обороте – короткая надпись сурганским «беглым языком». Я его читать не умею. И что удивительно – никаких документов! Судя по косвенным признакам, экипаж самолета имеет отношение к Сургану, хотя шестипалый механик, похоже, вообще гость из другого мира. Может быть, из того самого Очага?
Паровая машина резко захлебывается, шипит стравливаемый аварийными клапанами пар, прекращается треск пропеллеров, и становится очень тихо, только ветер свистит в дырах фюзеляжа.
– Все, – вслух говорю я трупам. – И мы тоже отлетались.
Со всех ног бегу в кабину. Костыль слышит мои шаги, не поворачивая головы, сообщает:
– Планируем.
– А сколько до берега?
– Понятия не имею, – отвечает он таким тоном, как будто я его спросил, сколько сейчас времени.
Все небо затянуто тучами. Мы влетаем в дождь, самолет идет над самой водой, по стеклам кабины бегут капли. Костыль выбирается из пилотского кресла, машет рукой:
– Пошли,
Покидая кабину, я замечаю впереди, сквозь пелену дождя, темную полоску.
– Берег! Там берег!
– Хорошо, – кивает Костыль. – Давай быстрее, сейчас…
Я успеваю открыть дверь – потоком воздуха ее распахивает настежь, в самолет залетает дождевая вода. Прямо под ногами – волны, до них буквально пара метров.
Удар, громкий хлопок! Нас подбрасывает, самолет трясется как в лихорадке. Еще удар – днище бьется о воду, что-то трещит, со звоном вылетают стекла в кабине, туда с ревом врывается вода. Мы цепляемся за ребра фюзеляжа, чтобы не упасть.
– Прыгай! – кричит Костыль.
Самолет быстро тонет. Вода сносит дверь в кабину, и мутный поток заливает салон. Я плашмя, доской, выпадаю из двери, следом ныряет Костыль. Над головой пролетает тень заднего крыла. Вода бурлит, меня закручивает в водовороте. Самолет выезжает развороченным носом на низкий берег, накреняется и замирает. Я чувствую под ногами дно, встаю – воды по грудь – и бреду к берегу. Костыль опережает меня, он уже идет по отмели, оглядываясь по сторонам.
Выхожу на берег. С меня течет, сверху льет дождь. Холодно. «Сверху сыро, снизу грязно, посредине безобразно».
– Это остров, – говорит Костыль. – Маленький. Надо прятаться.
– Вещи… там… – Указываю на самолет. – Карта.
Костыль кивает, и тут мы оба слышим знакомую дьявольскую «музыку». Продавив зеркальным пузом низкие тучи, на остров опускается «Поющий Призрак».
Глава шестая
– Я сожгу их, сожгу! – Эль Гарро оставил «арфу» и бросился к накопителям. – И все, и моя девочка вернется ко мне…
Сотников, стоявший у носового иллюминатора и наблюдавший за погоней, повернулся и отрицательно покачал головой:
– Нет, это неправильно!
– Амиго, помолчи!
– Нам нужен этот образец. Имея его, мы гарантированно спасем Нию!
Эль Гарро замер, повернулся к Олегу, нахмурился.
– Ты думаешь… козырь, да, амиго?
Сотников подошел к Эль Гарро, положил руку на плечо:
– Мы не отдадим похитителям эту штуку, пока они не отдадут нам Нию. Я не верю, что люди, похитившие ее, выполнят свое слово. Те, кто берет заложников, – они…
– Я все понял, – кивнул капитан. – Жди меня здесь. Ветрено – будешь стабилизировать положение дирижабля. А я поговорю с этими людьми.
Теперь я отчетливо вижу, что «Призрак» – это дирижабль. Спутать невозможно – вытянутый корпус, рули в задней части, пропеллеры. Корпус сделан из тщательно подогнанных и отполированных листов металла, в носовой части видны окна, крохотные на фоне такой громады.
Дирижабль зависает над нашими головами, под брюхом отрывается круглый люк, оттуда опускается платформа. Человек, стоящий на ней, похож на героев Жюля Верна – он в длинном белом кожаном плаще, в фуражке, в руке – «маузер».