Ренегаты
Шрифт:
– Джиз, как думаешь, что со мной будет?
Он с готовностью ответил:
– Никто не скажет. Невольники говорят новым хозяевам - бесноватая ты была по молодости. Не хотела принять свою исконную долю.
Когда Алка поправилась настолько, что стала сама добираться до котла с едой и зловонной кадки, Джизелла стал подходить реже. Но однажды они со знахарем явились к ней оба.
– Слушай, Альги, чего Берток хочет. Ты своё дело сделала нечисто - кисть от запястья отсекла только наполовину. Гниёт теперь, и зараза тронулась выше. Надо резать. Дурмана на всё не хватит,
– Я не ворожея, - воспротивилась Алка.
– Кто ж ещё?
– усмехнулся Джиз.
– Иди лучше добром - лиха не будет.
Её подняли с пола и повели в соседнюю комнату.
Здесь был лишь один человек - распростертый на подобии узкого стола и привязанный. Рядом на особом табурете покоилось нечто, сильно напоминающее орудия пыток.
Алка посмотрела туда с ужасом - предводитель осады и штурма, тот, кто велел поджечь ворота крепости и собирался вырезать жителей. Но перед ней был совсем юноша, смуглокожий, светловолосый, нагой по пояс. Правая рука, в лиловых пятнах гангрены, была устроена отдельно, на чём-то вроде козел, серые глаза бессмысленно глядят в потолок.
– Леч а фейебен эс енекелни хельезираж, - велел Берток и взял в руку нож.
– Становись ближе к изголовью, так, чтобы воин тебя видел, и говори свои заклинания, - перевёл Джаз.
– Не смогу. Не сумею, - простонала она.
– Подлезть под его саблю сумела?
– ответил Джиз.
– Рубиться вместе с воинами не побоялась? Читай что помнишь. Ему всё одно.
Альгерда помнила отрывки из сладостных баллад, грациозных лэ и вирелей, рондо и триолетов. Но перед лицом этого до странности беззащитного мальчика всё пропало.
И оттого Алка начала затверженное с младых волос, обмусоленное, бессмертное:
"Мой дядя самых честных правил..."
Джизелла плотно взял голову вождя обеими ладонями, зажал в тиски. Откуда-то во рту Вирага появилась липовая деревяшка - стиснуть в зубах вместе с болью. Девушка скандировала про воспитание Евгения, про мосьё аббата и дней минувших анекдоты, пока нож с омерзительным звуком отделял гниющую плоть от живой и кровоточащей. Менялись местами и отлетали в никуда целые строфы; брусничная вода без вреда для пьющего стекала по суровой ткани, сон Татьяны невольно попадал в ритм визжащих зубьев, что пилили кость. Целый мир успел пролистать себя, когда лекарь отбросил зловонный шмат мяса в стоящий внизу горшок и начал зашивать культю.
– Свободна, - Джиз подхватил горшок и охапку бурого тряпья.
– До своего ложа доберёшься? А то иди со мной, продышишься на открытом месте.
Ноги у неё стали как из тряпки, и хорошо, что лестница, ведущая из подвала, оказалась недлинной. Альгерде понадобилось упереться рукой в косяк, чтобы выстоять, пока Джизелла выбрасывал окровавленные лохмотья в огонь, а горшок...
Горшок он долил водой и воткнул прямо в уголья.
Костры горели здесь повсеместно. Враги убрали наполовину сгоревший палисад и сняли ворота. Степняки расположились основательно: везде кибитки или шатры, отовсюду запах печёного мяса, женский говор, смех ребятишек и звон молота о наковальню.
– Кочевье, - объяснил подошедший Джиз.
– А наши где?
– Кого за ворота сволокли и сожгли рядом с нашими убитыми, а кто, как и прежде, на стенах, - он кивнул
Горсточка полузнакомых ей людей потихоньку возилась на самом верху - должно быть, им принесли горячее и позволили немного отдохнуть.
Рвота внезапно подступила девушке к самому горлу.
– Джиз, ты зачем кипятишь... вот это?
Он глянул ей в глаза - почти вровень:
– Кости сохранят для Вирага, чтобы ему быть похороненным в целости. На том свете быть с обеими руками. Варево выльют в курган, чтобы часть юного вождя стала рядом с погибшим отцом и его народом.
Расхохотался внезапно:
– Ну, ты и впрямь отмеченная богами. Надо же - такое себе вообразить! И не людоеды онгры, и больным мясом отравиться можно. А вот свежатины не желаешь?
И что самое противное - она пожелала. Давясь от мерзости содеянного, обжигаясь от наслаждения, она рвала кусками полусырую, дивно пахучую баранину и глотала, обливая перёд куртки расплавленным жиром.
В том, как человек умеет приспособиться к обстоятельствам, есть нечто преступное.
Так думала Альги, когда ей в конце концов указали место в одной из кожаных палаток, за очагом. Справа от огня было место друга Джизеллы, скорняка и портного по имени Джанкси, слева - его самого.
Уйти отсюда казалось легко - никто не сторожил девушку. Уйти было невозможно - вплоть до самой воды кишел народ, как ни удивительно - обеих мастей, паслись лошади; их было столько же, сколько двуногих. Да и через воду плыть - заметят, вернут. Если до того у самой дух не зайдётся в холодной воде - со дна били ледяные ключи.
Со скуки она занималась обыкновенным женским делом: чинила одежду, мыла горшки и плошки, вытрясала меховые и войлочные подстилки, прожаривала над костром от насекомых. Готовить ей не позволялось - у мужчин выходило куда вкуснее.
– Здесь не очень много ваших, - сказала как-то Альги.
Джизелла ответил:
– Народ ушёл дальше. Остались те, кому поручено задержать хенну. Ты думаешь, так легко сорвать союз онгрских племён с их Великого Круга? Народ хенну сильнее, их тьма, и они двигаются по пятам.
Слова ушли - осталась мелодия. Вечерами люди садились вокруг одного из больших костров, слушали игру на некоем подобии лютни - бычья кишка на коробе, как называла это девушка, - и гнусавое пение здешнего барда.
Однажды в шатёр явилось четверо важных особ, разодетых как бойцовые петухи: поток перьев ниспадал с круглых шапочек, расшитые халаты почти скрывались под латами западного дела, шаровары были заправлены в сапоги такой мягкой и красивой кожи, что Альгерда устыдилась своих латаных опорок. Обитатели поднялись с места все трое и привычно повалились ничком. Один из знатных поднял Альги, заговорил солидным голосом.
Высказавшись, гости чуть поклонились и отступили назад.
– Это друзья покойного батюшки Вирага и ходят у него самого под началом, - ответил Джизелла, тоже вставая на ноги.
– Сам Вираг обязан своей честью держать эти стены от имени кагана каганов племени онгр. Девушка Ильдико, "Сражённая стрелой", - это они тебя так назвали - лишила юного кагана правой руки. Она же и вылечила его своим белым колдовством, но рука с того не отросла. Теперь её долг, долг благородного рождения - заменить ему десницу, ибо властитель не имеет права быть увечным. Словом, они тебя сватают.