Ренуар
Шрифт:
Ренуар покидает Париж в конце октября. Его неожиданный отъезд удивил многих. Художник объясняет его просто: «Меня охватило страстное желание увидеть Рафаэля», — и делится планами относительно поездки: «Я начну с севера и буду спускаться к югу по всей Италии». Он прибыл в Милан в начале ноября. На него не произвёл особого впечатления собор 78 «с его крышей в кружевах из мрамора, ерунда какая-то». Ренуара раздражал Леонардо да Винчи: «Его апостолы и Христос сентиментальны. Я вполне допускаю, что его бравые еврейские рыбаки были готовы рисковать своей шкурой за веру, но зачем делать при этом выражение глаз, как у жареного судака?» В Венеции, напротив, он был полон энтузиазма, очарован Дворцом дожей, «позолоченным несколькими веками солнца», как и собором Святого Марка с его мощными колоннами без лепных украшений. Там он открыл для себя Карпаччо, 79 «художника со свежими и весёлыми красками». Подгоняемый холодом, он всё же успел зарисовать гондолу, Большой канал, Дворец дожей и площадь Святого Марка, а затем отправился во Флоренцию. Город показался ему унылым, он посещал там только музеи. Особенно его поразили скульптуры Донателло и живопись Рафаэля: «Трудно передать словами те чувства, какие я испытал перед “Мадонной в кресле”!»Не менее сильные эмоции охватили Ренуара и при виде фресок
78
Имеется в виду кафедральный собор в Милане, один из крупнейших в мире, заложенный в 1386 году и строившийся около шестисот лет в стиле «пламенеющей готики» из белого мрамора. (Прим. ред.)
79
Витторе Карпаччо(между 1455 и 1465 — около 1526) — итальянский живописец Раннего Возрождения, представитель Венецианской школы. (Прим. ред.)
80
Виллу, построенную в Риме на берегу Тибра в 1506-1510 годах для банкира Агостино Киджи по проекту Бальдассаре Перуцци, в 1577 году приобрело аристократическое семейство Фарнезе, по которому она и получила своё название, (Прим. ред.)
81
Станцы Рафаэля в Ватикане — апартаменты папы Юлия II, четыре помещения размерами 9x6 метров, расписанные в 1508-1517 годах Рафаэлем с учениками. (Прим. ред.)
82
Джованни Лоренцо Бернини(1598-1680) — великий итальянский архитектор и скульптор, крупнейший представитель итальянского барокко.
Ренуар приезжает в Палермо. Случай сводит его с молодым художником Паулем Жонковским в отеле, где остановился Вагнер. Жонковский всюду следует за композитором, никак не может завершить его портрет, а в ожидании удобного случая готовит для его оперы макеты декораций. Он предложил поговорить с Вагнером о встрече с Ренуаром, если композитор, работавший над только что сочинённой оперой «Парсифаль», сможет выкроить время. Несколько дней спустя Ренуар получает записку с приглашением, где Вагнер сообщает: «Я могу уделить Вам только полчаса!» И Ренуар пишет портрет Вагнера, говорит о Париже, уверяет композитора, что аристократы духа поддерживают его творчество, что льстит мэтру, так как он был убеждён, что французы любят только музыку немецкого еврея Мейербера. Но неожиданно после двадцати минут позирования он вдруг поднялся и заявил: «Достаточно! Я утомился», — а взглянув на портрет, воскликнул: «Ах! Ах! Я похож на протестантского пастора!»
На обратном пути Ренуар проехал через Калабрию, и его потрясла царившая там нищета. В некоторых деревнях не было ничего съестного, кроме моркови. Они даже не знали о существовании спагетти. Ренуар без колебаний согласился написать портрет «бамбино» (малыша), когда его попросили об этом. А в одной из деревень в горах он обновил фрески в старой церкви, пострадавшие от сырости. «Я мало смыслил во фресковой живописи. У деревенского каменщика я нашёл несколько красок в порошке. Уж не знаю, будут ли они держаться».
В Неаполе, прежде чем сесть на корабль, идущий в Марсель, Ренуар отправляет телеграмму Дюран-Рюэлю. Ему необходимы 500 франков, чтобы он смог вернуться в Париж. А может быть, чтобы вернуться к Алине Шариго? Если она отправилась вместе с ним в путешествие по Италии, невозможно определить, когда она возвратилась. Не уехала ли она из Неаполя в то время, когда Ренуар отправился в Палермо писать портрет Вагнера? Или она села на парижский поезд, когда они уже приплыли в Марсель? Ответа нет… Алина мечтала выйти замуж, чтобы иметь детей. Трудно сказать, чувствовал ли себя Ренуар готовым к крикам младенца, бессонным ночам, пелёнкам… Что же касается матери Алины, то она вовсе не была уверена, что Ренуар, «этот голодающий бедняк с добрым сердцем», — лучшая партия для её дочери. Возможно, Алина и Пьер Огюст, чтобы принять окончательное решение после этого путешествия, решили расстаться на какое-то время…
Глава восьмая АЛИНА ШАРИГО, ЧЕННИНО ЧЕННИНИ
Несколько дней спустя после возвращения во Францию, 23 января 1882 года, Ренуар пишет Дюран-Рюэлю: «Я был в Эстаке, маленьком местечке вроде Аньера, только на берегу моря. Как там прекрасно! Признаюсь, что я с удовольствием остался бы там ещё на пару недель. Было бы грешно покинуть этот чудесный край, не привезя оттуда что-нибудь. А какая здесь погода! Весна с мягким солнцем, без ветра, что бывает редко в Марселе. Кроме того, я встретил там Сезанна, и мы работали вместе. Вскоре я буду иметь удовольствие пожать Вашу руку и показать Вам, что я привёз. Скоро на улицу Сен-Жорж должен прибыть ящик с холстами». У Ренуара была и другая причина остановиться в Эстаке. Он признался мадам Шарпантье: «Греясь на солнце и стараясь как можно больше увидеть, я надеюсь достичь величия и простоты старых мастеров». Не хотел ли он, прежде чем открыл ящик, полный холстов, прибывший на улицу
В начале февраля Ренуар слёг от «жестокого» гриппа, перешедшего в пневмонию. Эдмон Ренуар срочно приехал к брату, хотя знал, что Сезанн заботливо ухаживает за больным. 19 февраля врачи признали, что его здоровье, наконец, вне опасности. Но нужно было окончательно оправиться от болезни. Врачи считали, что в его состоянии нельзя возвращаться в зимний Париж.
В это же время Ренуар узнаёт, что уже в течение нескольких недель Писсарро и Кайботт пытаются воссоздать их группу для проведения очередной, седьмой по счёту выставки. Это же подтверждает в своём письме и Дюран-Рюэль. 24 февраля Ренуар пишет ему решительный ответ: «Если бы Вы сами организовали такую выставку, возглавив её, и даже если бы она была на площади Бастилии или в другом ещё более неподходящем месте, я тут же сказал бы Вам: “Берите все мои картины, идите на риск”». При этом Ренуар выдвигает свои условия: «Я поддержал бы такую выставку, если бы в ней приняли участие Моне, Сислей, мадемуазель Моризо, Писсарро, но только они. Пять-шесть художников, включая неуловимого Дега, — этого было бы достаточно, чтобы выставка стала интересной художественной манифестацией. Но я могу поспорить, что Моне первым откажется от этой затеи. Следовательно, резюмируя, я формально отказываюсь участвовать в подобной комбинации, которой, впрочем, я не знаю». Два дня спустя он снова пишет Дюран-Рюэлю: «Я отправил Вам сегодня утром телеграмму следующего содержания: “Мои картины, находящиеся у Вас, — это Ваша собственность, я не могу Вам помешать распоряжаться ими, но их выставляю не я”. Эти несколько слов точно отражают мою позицию. Разумеется, я ни при каких условиях не соглашусь на “комбинацию Писсарро-Гоген” и ни на одну минуту не допускаю, чтобы меня включили в группу “независимых” художников. Первая причина — то, что я выставляюсь в Салоне, что едва ли согласуется с остальным. Таким образом, я отказываюсь и ещё раз отказываюсь. Теперь Вы можете выставить мои картины, принадлежащие Вам, без моей авторизации. Они Ваши, и я не имею права запретить Вам распоряжаться ими так, как Вы намереваетесь, если они представлены от Вашего имени. Только важно, чтобы было ясно всем, что это Вы, владелец картин, подписанных моим именем, Вы их выставляете, а не я. В этом случае в каталоге, на афишах, в проспектах и других рекламах для публики будет указано, что владелец моих картин — Дюран-Рюэль и выставлены они им, а не мной. Тогда я не окажусь “независимым” вопреки моей воле…»
Поскольку слабость и усталость исключали его немедленное возвращение в Париж, где он должен был бы участвовать в дрязгах, которые были ему ненавистны и раздражали его, Ренуар решает снова поехать в Алжир. 2 марта он предупреждает об этом своего друга Виктора Шоке: «Я только что переболел и медленно выздоравливаю. Я не могу передать, насколько добр и заботлив был Сезанн. Он готов был принести мне весь свой дом. Когда он собрался уехать в Париж, мы устроили у него вместе с его матерью грандиозный обед по случаю нашего расставания. Я вынужден пока остаться на какое-то время на юге: врач официально запретил мне возвращаться в Париж, но я не могу оставаться в одиночестве в Эстаке, поэтому я, вероятно, поеду на пятнадцать дней в Алжир; это меня сильно огорчает, так как я предпочёл бы вернуться в Париж». В результате, сняв в Алжире квартиру на улице Ла Марин, дом 30, Ренуар начал искать подходящие модели. «Это довольно сложно, так как можно легко ошибиться», — пишет он Дюран-Рюэлю и уточняет: «Мне нужно ещё несколько дней, прежде чем я приступлю к работе. Я трачу много времени на поиски моделей, а как только найду, то постараюсь написать как можно больше и привезти Вам довольно оригинальные портреты».
Когда Ренуар, наконец, возвращается в Париж после шести недель, проведённых в Алжире, он вызывает у друзей странное замешательство. Не из-за его участия в седьмой выставке «независимых» художников в залах Панорамы Рейхшофена на улице Сент-Оноре, дом 251, и не потому, что в мае его «Портрет мадемуазель Y. G.»под номером 2268 выставлен в Салоне, а потому, что были, наконец, распакованы ящики, прибывшие из Италии. Путешествие явно оставило свои следы… Когда Ренуар поведал Гюисмансу чувства, которые он испытал во Флоренции, когда созерцал «Мадонну в кресле»Рафаэля, — писатель не удержался, чтобы не пробурчать: «Ну вот! Ещё один, покорённый Рафаэлем!» А ведь Рафаэль — идол официальных художников. Беспокойство Жервекса отражает общее мнение: «Неужели Вы собираетесь теперь работать в стиле помпьеристов?» Картина, которая больше чем какая-либо другая свидетельствует о новой манере Ренуара, — это «Белокурая купальщица». Неужели это тот же художник, который написал шестью годами ранее, в 1875 году полотно, «Обнажённая, эффект солнца», представленное на второй выставке импрессионистов и вызвавшее столь яростные нападки критики? «Обнажённая»1875 года, казалось, растворяется в природе; на этот раз, напротив, тело купальщицы необычайной белизны, с чётко очерченными контурами, отделяющими её от пейзажа… Многие обеспокоены также и тем, что Ренуар отказался снова писать Нини, модель, позировавшую ему для «Эффекта солнца»…
Дюран-Рюэлю удалось объединить на выставке на улице Сент-Оноре Ренуара, Моне, Сислея, Берту Моризо, Кайботта и Писсарро, который настоял на участии Виньона, Гийомена и Гогена, что позволило продемонстрировать, несмотря на отсутствие Дега и Сезанна, единство группы. И в то же время сам Ренуар отказывается от импрессионизма? Дюран-Рюэль был крайне обеспокоен этим, тем более что его положение необычайно осложнилось из-за краха банка «Юнион Женераль». Этот католический банк потребовал, чтобы он вернул кредиты, предоставляемые ему генеральным директором банка Жюлем Федером начиная с 1880 года. Дюран-Рюэль оказался в долгах как никогда прежде. Но, несмотря на это, он продолжал заниматься торговлей картинами. Он, несомненно, подтвердил Ренуару то, что сообщил Моне: «Вы знаете, я запрашивал завышенные цены. Я мог бы их снизить вдвое, но не продал бы больше… Считают, что я преувеличиваю, но я счастлив, что настал момент, когда больше не высмеивают мои вкусы и не заявляют, что я сумасшедший». Несмотря на свои финансовые затруднения, Дюран-Рюэль делает всё, чтобы упрочить связь со своими художниками. Он заказал Моне роспись дверей салона своей квартиры на улице Рима, а Ренуару — портреты своих пятерых детей.
Волею судеб дом, снятый Дюран-Рюэлем на лето в Дьеппе, оказался всего в десяти километрах от Варжемона, куда Берары снова пригласили Ренуара. Художник пишет портреты детей торговца картинами в саду виллы Бераров. Кроме того, на этот раз он не посмел отказаться писать портрет мадам Клаписсон, как он сделал это в прошлый приезд. В мае 1882 года коллекционер Леон Клаписсон купил у Дюран-Рюэля три картины, написанные Ренуаром в Алжире, и заказал ему портрет своей жены. Портрет «Среди роз»,где мадам Клаписсон изображена сидящей в саду, получился неудачным. «Я потерпел фиаско», — вынужден был признаться Ренуар. Он написал ещё четыре портрета детей Дюран-Рюэля — Жозефа, Шарля и Жоржа, Марии Терезы и её же вместе с Жанной. Но все они казались какими-то чопорными, если не «официальными». Возможно, портрет сидящих рядом Шарля и Жоржа напоминал картину Мане 1879 года или чёткость контуров лиц свидетельствовала о влиянии итальянской живописи, которую Ренуар недавно открыл для себя, но портреты разочаровали Дюран-Рюэля… Ренуар не удержался от ироничного признания одному из друзей: «Держу пари, теперь скажут, что на меня повлияла итальянская живопись».