Репетиция Апокалипсиса

Козлов Сергей Сергеевич

В оружейной комнате Олег с заметным благоговением осмотрел весь арсенал. Похоже, не мог выбрать, что прихватить с собой. В результате взял АКС-74У и привычный «винторез». Немного подумал и положил в карманы ветровки пару гранат.

— Надо, чтобы никто сюда больше не зашёл, — сказал он сам себе, вставляя навесные замки в ушки. — Ключ надо от внешней двери, этой мощной железной. — Он внимательно порылся в урне с ключами. — От греха подальше…

— Ты как на войну собрался, — заметила Аня.

— Хрен его знает, чего ещё ждать, — вздохнул

Олег.

Когда они вышли на улицу, ночь продолжала висеть над городом тёмно-серым маревом тумана, до утра оставалось часа три.

— Ты когда-нибудь на машине с мигалками ездила? — с наигранным задором спросил Олег Аню.

— Нет, а ты что, хочешь угнать милицейскую машину?

— Стоят без дела. Поедем. — Никонов стал ковыряться в дверном замке машины прихваченными со стола дежурного скрепками.

— У тебя что — есть навыки угонщика?

— Скорее — диверсанта…

Он был так увлечён этими навыками, что не сразу заметил, как от угла здания УВД отделились три фигуры с автоматами в руках. А когда заметил, то почти не раздумывал: зубами рванул чеку гранаты и кинул в их сторону. Уже на следующей секунде в броске обнял Аню, роняя её под себя, накрывая своим телом.

— Ложись! — хотя она уже еле дышала под ним.

Грохнул взрыв — и звук этот в пустом городе показался ему нелепым и неестественным. Таким, словно гром зимой, точно граната разорвалась где-то пусть и не в далёком, но параллельном мире.

— Ты что? — спросила напуганная Аня.

— Там они… — он стал потихоньку выдвигаться из-за колеса, подтягивая «винторез».

— Кто?

— Тс-с…

Выглянул, присмотрелся в оптику — только небольшая воронка и битые стёкла стоявших рядом машин.

— Да хоть одного зацепило бы… — уверенно прошептал он. — Испарились, что ли?

— Олег, там никого не было, — так же уверенно сказала Аня.

— Ну да, я их ни с кем не перепутаю. Никогда.

— Там никого не было, я как раз смотрела в ту сторону.

— Не может быть… Три бородача… Один тебя уже на мушку взял… — но теперь Никонов говорил уже неуверенно. Приподнялся на четвереньки, потом вдруг сделал бросок в сторону воронки, откатился за ближнюю берёзу, снова осмотрелся и, наконец, встал на ноги. Аня уже стояла и смотрела на него с недоумением.

— Олег, там никого не было.

Никонов сжал виски ладонями. Постоял так немного и потом направился к машине. Выбил прикладом боковое стекло и открыл дверцу.

— Значит, говоришь, ты мёртвого видела? — вдруг спросил он.

Аня сначала кивнула, потом пожала плечами.

— И я моджахедов видел, а ты нет…

Аня снова кивнула.

— Ты видишь — я не вижу, я вижу — ты не видишь, — сделал вывод Олег.

— Прежде чем что-нибудь взрывать или стрелять, спроси меня, — предложила Анна.

2

Подъехав к дому, Эньлай какое-то время не решался выйти из машины. Смотрел в тёмные окна своей

квартиры и молился всем богам, чтобы Наташа и дети мирно спали. Он настолько убедил себя в этом, что боялся спугнуть идиллическую картину, рождённую воображением. Он заходит усталый домой, осторожно снимает обувь, чтобы никого не разбудить, на цыпочках проходит на кухню — выпить чаю, но чуткая Наташа, которая всё равно не спит — ждёт, появится за спиной, обнимет за плечи и спросит:

— Устал?

— Уже нет: ты рядом, — ответит Эньлай, словно повторит бессменный пароль.

— Я тебя покормлю…

— Лучше поцелуй, чтоб у меня глаза от удовольствия расширились, а то я узкоглазый с рождения.

— Я уже тебе сто раз говорила, что ты совсем не узкоглазый и на других китайцев почти не похож, ты русский китаец.

— Ну да, я же в России родился. Наверное, на меня русская природа так действует… и ты… Как тебя увидел, так и хожу с широко открытыми глазами.

Потом они вместе пройдут к детским кроватям, и Эньлай нежно, едва касаясь, поцелует каждого по очереди, а Наташа, с улыбкой Девы Марии, каждого перекрестит.

«Ведь это и есть счастье! — с каким-то кричащим надрывом думал Лю. — Чего ещё людям не хватает?!» И все эти годы Эньлай больше всего боялся одного: что начнётся какой-нибудь конфликт между Китаем и Россией. Он вдруг вспомнил, как часто между отцом и его другом-напарником Иваном Воропаевым разгорался за бутылкой водки спор. Не спор даже, потому как эмоций в нём не было, всё звучало ровно — как движок на наезженной дороге, скорее это походило на беседу двух слабослышащих.

— Вот, Мэй, скоро твои земляки попрут через границу, и тогда миру каюк.

— Мои земляки здесь.

— Ага, точно, уже миллионов десять здесь. Ещё полмиллиардика переселятся, и всё, можно и войну не начинать. Законы китайские установить, русских рабами объявить…

— Я в России родился!

— Только не говори мне, что Китай для тебя не родина.

— Родина. И Россия родина. И ты, Ваня, друг. Брат почти…

— Вот наплодились же…

— Мы не виноваты, что ваши женщины рожать не хотят. Наши хотят, но им не дают. Сам знаешь, какие там законы.

— Я иногда, Мэй, думаю, может, оно и к лучшему, что правительство наше ничего не делает… Кланы копят и копят, а народ превращается в дебильное стадо… Пошлое…

— Там — так же, — кивал Мэй в сторону востока.

— Ну, у вас иерархия, традиции…

— И здесь, у нас, — он выделял голосом, столбил это «у нас», — тоже, пока есть те, кто помнит, кто несёт крест народа, пока они есть — народ будет жить.

— Ваш-то будет… Вон вас сколько…

— Всевышний создал эту землю для всех.

— Ага, потому каждый может прийти в дом к соседу и заявить: это моё.

— Лучше пусть придёт добрый и рачительный сосед, чем злой враг. Сосед приходит, чтобы помочь. Если хозяин валяется пьяный и даже не следит за тем, что у него происходит во дворе…