Репетиция Апокалипсиса
Шрифт:
— Воду нельзя продавать… — сказал им вслед Пантелей. — Это Матронушка говорила.
— Да мы и не собираемся, — чуть ли не обиделся Никонов.
— Воду нельзя продавать, её Бог дал всем, — снова задумчиво повторил молодой доктор.
— Мы поняли, — чуть поклонился ему Эньлай. — И давай-ка заедем туда, где ты брал оружие, — обратился он к Никонову, — а вы, девушка, — уже к Анне, — с нами не садитесь, не надо вам, побудьте вот с доктором.
— А если у него будут видения? — спросила Анна об Олеге.
— Ну, я-то рядом, — улыбчиво прищурился Лю, и зрачки его утонули в ресницах.
— В прошлый
Пантелей повернулся и хотел было сделать шаг к приёмному отделению, но встретился взглядом с глазами Даши, которая стояла за его спиной. Он смотрел в них так, словно вспоминал что-то давно забытое. Может быть, с самого рождения, а может, и ещё раньше. Девушка тоже не отводила взгляда, словно открывая доктору свой внутренний мир. В душе Пантелея вдруг поднялось тёплой волной странное, завораживающее чувство. Ему показалось, что Даша была ему знакома давным-давно и близка настолько, что ближе никого быть не может. Он поймал себя на запоздалой мысли, что Валя у него такого странного чувства не вызывала.
— А мы нигде не виделись раньше? — спросил Пантелей у Даши, прекрасно понимая, что эта банальная фраза прозвучала в тысячах книг и фильмов, но он был уверен, что именно у него для неё это самая веская подоплёка. Он действительно верил, что знал Дашу ещё до прихода в этот мир и будет знать после ухода.
— Мне тоже так показалось, — наконец Даша не выдержала и опустила глаза.
— Странно, да?
— Странно…
— Как будто выстрелило что-то внутри…
«Ага», — попросту хотела ответить Даша, но промолчала, слишком это становилось явным. Подметившая эту заминку Анна улыбнулась и тихо скользнула между ними в приёмный покой.
— У меня вообще часто бывают приступы ложной памяти, если можно так выразиться, — признался Пантелей. — Наступает какой-то момент, какая-то ситуация, и мне очень явно кажется, что всё это уже было. Прямо как молнией прошибает, даже сердце не в ту сторону биться начинает. Экстрасистолы… Я полагаю, что всё это потому, что у Бога нет времени. Это для нас оно имеет поступательное значение. Ой, что я говорю… У Бога нет времени… Да у Него целый вагон, вечность целая… Или нет, правильнее, наверно, всё же так: там время изъято из пространства, там его нет, а раз нет, значит, пространство не претерпевает изменений… Ну… как-то так… Потому и люди вечно молодые…
— Я поняла, что ты хотел сказать.
— Да… вот…
— У меня тоже так пару раз было. Кажется, что происходит то, что уже было. Время как будто играет с нами. Вот сейчас — третий. Но… как-то особенно. Я не испугалась.
— И я.
— Я всё хотела спросить, как тебя в детстве друзья звали, не Пантелеимоном же.
— Нет, конечно, Теликом звали, Понтей…
— Телик… смешно. Но здорово.
В это время на крыльцо вышла Галина Петровна. С порога начала:
— Ну вы где?! Я там людей собрала… — и осеклась, поняв всё во мгновение ока, закрыв рот ладонью, отступила обратно в коридор, перекрестилась и уже шёпотом, едва сдерживая неожиданную слезу, добавила: — Ой, не ко времени-то как… Ой, не ко времени…
Анна потянула её за рукав в глубь помещения, но было уже поздно, Пантелей пришёл в себя.
— Я иду, — сказал он. — А кто-нибудь знает наизусть исповедь Иоанна Кронштадтского?
—
— Я тоже читал. Может, с первого раза у нас и не получится, может, кто-то и вообще не захочет, но у нас нет рукоположённого священника, мы можем каяться только так.
— Вы правда во всё это верите? — усомнилась на ходу Анна.
Пантелей остановился, взял её за руку, тихо, но уверенно ответил:
— Я — верю, верю даже больше, чем в то, что вижу, и в то, что можно трогать руками.
Рука Анны при этом явственно вздрогнула в его ладони, какая-то огромная сила передалась ей от этого прикосновения, и, когда Пантелей уже двинулся дальше, Анна ещё долго стояла, чуть приоткрыв рот, с отсутствующим в этом мире взглядом. Из оцепенения её вывел жуткий гул, которым наполнилось вдруг всё пространство. Гул, который исходил откуда-то из самой утробы земли. Его низкий тон внушал мистический ужас. Казалось, он истекает прямо из-под пола, но в то же время можно было поверить, что источник его находится за тысячи километров. Самым страшным в нём было его всеобъемлющее наполнение. Сердце в ответ на этот зов преисподней сжималось и не стремилось к новому толчку, словно размышляло: а стоит ли это делать?
Глава шестая
1
Когда Никонов и Эньлай подъехали к зданию УВД, там уже сновали какие-то люди, часть из них была с оружием. На входе как раз и стоял вооружённый АКМС-ом самодовольный мужичок, да ещё и в бронежилете. Завидев Никонова, он словно обрадовался:
— Кончилась ваша религиозная анархия. Иди — в колокол бей. Да, и оружие сдай.
— Ты кто? — вызывающе спросил Олег.
— Конь в пальто. Ты сам кто, кто тебе оружие разрешил носить? Щас сдашь, — мужик демонстративно направил ствол на Никонова.
— Осторожнее, дядя, — предупредил Никонов, — не факт, что мой снайпер не целит в тебя сейчас из недалёкого окна. И любое твоё лишнее движение откроет тебе третий глаз. Сечёшь?
Мужичок прикусил губу, а взглядом торопливо пробежал по окнам ближайших домов.
— Ты чё хочешь? — зло спросил он.
— Кто раздал оружие и что здесь происходит?
— Происходит то, что должно происходить: создаётся нормальная власть. Теперь есть мэр, Садальский его фамилия, есть помощники, все объекты жизнеобеспечения берутся под контроль. Я представитель народной милиции. Сечёшь? — в свою очередь спросил охранник.
— На немецкого полицая похож… А кто вас всех уполномочил? — спросил Эньлай, который наблюдал за происходящим из-за плеча Никонова.
— Был создан штаб управления. Если хотите получить работу и встать на довольствие, идите в администрацию. Только оружие придётся сдать.
— Щас, — сплюнул Никонов, — поехали, Эньлай, — и уже когда они подходили к машине, тихо добавил: — Вот дурак я, дурак, почему сразу всю эту оружейную комнату не взорвал? Честно говоря, даже смутно представить себе не мог, сколько людей в городе осталось и чего ждать. Ох, дурак я! На-ка хоть автомат, — потянулся он на заднее сидение, — мне «винтореза» хватит.