Репетиция Апокалипсиса
Шрифт:
— Оружия и в домах хватает. Сейчас они наводят порядок… По-своему… Потом, когда кончатся продукты, они будут насиловать и есть людей… — задумчиво сказал Лю.
— М-да… — согласился Никонов. — Боюсь, что насиловать они начнут на сытый желудок… А там уже просто озвереют.
— А ведь первый силу оружия показал ты, как мне рассказали, — упрекнул его Эньлай.
— Я… — согласился Олег. — Наивно полагал, что бедствия людей объединяют. Хорошо, что рации почему-то не работают. Не успел этот хлопчик своих позвать, чтоб решето из нас сделать… Надо прикинуть, сколько
— Это тот, кто всегда считает, что он не тварь дрожащая, а право имеет, — напомнил Достоевского Лю.
— Хорошая мысль…
— «Преступление и наказание». Фёдор Михайлович.
— Любишь русскую классику?
— Наташа любила… — голос Эньлая дрогнул, но он буквально разогнул эти ноты и твёрдо поправился: — Любит. Достоевский для неё пророк.
— Надо найти хотя бы один склад из тех, что они ещё не контролируют, — переключился Олег, — нужна вода, нужны продукты, нужна машина, чтобы подогнать всё это к больнице.
— Бензина километров на пятьдесят осталось, — заметил Лю, глянув на приборную панель.
— Сольём где-нибудь, вон машин сколько.
И всё же город был скорее мёртв, чем жив. Отсутствие прохожих, недвижимые, словно впавшие в спячку, деревья, окна, в которых не играли блики солнечных лучей, магазины с закрытыми дверями или уже разбитыми витринами, — всё это больше подходило для фильма-катастрофы. Никонов уже не раз видел подобные картины в опустошённых войной городах и селениях, и чувство войны не отпускало его. Он то и дело сжимал цевьё «винтореза», словно проверяя — на месте ли он, машинально просчитывал ситуации возможного боя в том или ином районе и мучительно думал: нужно ли начинать эту войну против самозванцев? Потом вдруг упрекал себя: а сам он кто? И словно в ответ на его сомнения, Эньлай подлил масла в огонь:
— Что же человек за существо такое? Неизвестно — будет завтра или нет, а ему уже обязательно надо кем-то командовать. Причём власть у нас всегда создают какие-то проходимцы и моральные выродки… Ты согласен?
— Я вот как раз думаю: а сам я — не моральный выродок?
Эньлай отвлёкся от дороги, сощурил на товарища свои и без того узковатые тёмно-карие угольки и уверенно сказал:
— Не-е, не похож.
— Ты как определяешь? — усмехнулся Никонов.
— Они не сомневаются в том, что они правы, а ты сомневаешься.
— Смотри! — Никонов предупредил Лю об идущем по проезжей части человеке, и Эньлай от неожиданности нажал на тормоза.
Пешеход остановился и оглянулся. В руках у него была раскрытая книга. Это был тот самый Тимур, который ещё недавно разговаривал с Макаром у храма.
— А, это вы… — поприветствовал он. — Я в мечеть ходил, Коран брал. Надо читать.
— Как бы новую конституцию не пришлось читать… — заметил Никонов.
— Я их видел, — махнул вдоль улицы рукой Тимур, — они кто такие, а?
— Ну, они такой же вопрос задали нам, — ответил Лю.
— Да они козлы какие-то, — с ярко выраженным кавказским пренебрежением возмутился Тимур. — Они не врубаются, что происходит. Я сегодня своего покойного брата видел. Вот —
— Я так понимаю, — прервал его тираду Олег, — ты с нами, Тимур. Думаю, надо ещё оружия…
— Да оружие не проблема, — отмахнулся как от пустяка Тимур, — у меня дома есть помповое ружьё… — подумал и добавил: — два…
Никонов и Лю в ответ на это уточнение захохотали.
— Что смеётесь? У каждого мужчины должно быть оружие!
— Два… — опять перебил Никонов, и они с Лю захохотали ещё больше, но на этот раз к ним присоединился Тимур.
Олег вдруг понял, что не смеялся с той самой ночи, когда всё остановилось. И сквозь смех и выступившие от него слёзы он задней, но, похоже, не самой последней мыслью утверждался в том, что человеческие эмоции находят себе выход при любых обстоятельствах. «Интересно, а монахи-отшельники когда-нибудь смеются?» — задался он вопросом и хотел сказать что-то по этому поводу своим товарищам, но в этот момент к ним подъехала пассажирская маршрутка «газель», из-за руля которой браво выпрыгнул один из тех двух водителей, что пытались выехать из города.
— Я вас повсюду ищу. На Маркса уже посты выставили. Вы хоть знаете? Что — власть уже установили?
— Ну, некоторые считают, что установили, — ответил Никонов. — Что случилось?
— Мы лётчика нашли. Хотели заставить его в небо подняться, а он наотрез отказался. Пьяный в зюзю…
— Пьяному в небо нельзя, — сказал Тимур.
— Да не, он не потому, он и летал в последнюю ночь, и говорит, что всё вокруг горело. Даже небо.
Тимур тут же листнул книгу в руках и торжественно прочитал:
— А если вы в сомнении относительно того, что Мы ниспослали Нашему рабу, то принесите суру, подобную этому, и призовите ваших свидетелей, помимо Аллаха, если вы правдивы. Если же вы этого не сделаете, — а вы никогда этого не сделаете! — то побойтесь огня, топливом для которого люди и камни, уготованного неверным! — Тимур захлопнул книгу. — Аллах сказал пророку, что всё будет сожжено!
— И Библия, я вот буквально только что читал, говорит, что последнее наказание миру будет огнём. У апостола Павла в Послании евреям читал и вот, даже выписки делал, — Олег вытащил из кармана свёрнутый вчетверо листок: — Земля, пившая многократно сходящий на неё дождь и произращающая злак, полезный тем, для которых и возделывается, получает благословение от Бога; а производящая терния и волчцы негодна и близка к проклятию, которого конец — сожжение.
— А мы — терние? — задумался Тимур. И снова торопливо перелистал Коран: — Вот! Вот! Горе в тот день обвиняющим во лжи, тем, которые в водоёме забавляются! В тот день они будут ввергнуты в огонь геенны толчком… В огонь, — ещё раз повторил Тимур. — Всё совпадает и в Библии и в Коране.
— Всё да не всё, — откровенно поморщился Никонов, — когда я воевал, нам читали и другие стихи из второй суры, чтобы мы кое-что понимали. Открой сто восемьдесят седьмой стих…
Тимур торопливо перелистал страницы и начал читать: