Replay
Шрифт:
– Сможешь сама идти? – мягко и неуверенно уточняет Павел.
– Да, – отвечаю почти беззвучно, с его помощью поднимаясь с холодного пола.
Полутемные коридоры кажутся бесконечными. Или мои шаги слишком медленны? Словно во сне, передвигаюсь, опираясь о стену. Словно на ощупь. В тишине, которую никто не решается нарушить.
Платье падает на пол, едва за нами захлопывается дверь.
– Мне очень жаль, – робко произносит Светлана. Как ответ лишь киваю, смутно понимая, к чему относятся эти слова. Стою истуканом, позволяя производить вокруг себя нехитрые манипуляции по смене моего облика. Время точно остановилось. Сознание
Не помню, каким образом я оказалась в машине Павла. Бьющий свет фонарей по глазам, будто яркие вспышки невидимого затвора, отмеряют сотни метров, исчезающих под колесами в темноте опустевших, точно вымерших улиц.
Смотрю на него, устремившего взгляд на дорогу. Сжимающего руль до побелевших костяшек на фалангах пальцев. Искривившего напряжением мышц линию тонких губ. Словно боящийся того, что без этого усилия они будут дрожать, отражая весь спектр эмоций и чувств.
Отворачиваюсь к окну, не спрашивая, куда мы едем. Вокруг мелькают мало знакомые дома. Не понимаю маршрута, да и не стараюсь вникнуть в его суть. Скидываю туфли, поджимая под себя ноги. Безнадежно обхватываю колени руками. Ощущая внутри болезненную пустоту, словно расширяющуюся с каждой секундой и, грозящей вырваться наружу диким, животным криком бессилия. По щекам вновь катятся слёзы. Беззвучно. Вызывая лишь легкое вздрагивание пересохших, обожженных солью губ. Пытаюсь закрыть глаза, перекрыв доступ прорвавшейся плотине, ощущая на плече легкое поглаживание. Мягкий голос заставляет повернуться, распахнув опухшие глаза.
– Выпей это, – протягивает в мою сторону небольшую стальную фляжку, украшенную блестящей, в переливах фонарей, гравировкой.
– Не лучшее успокоительное, да другого сейчас не имею.
Не задавая вопросов, неумело откручиваю стальную резьбу, делая щедрый глоток алкоголя. Губы нещадно начинают щипать, а по горлу вниз, словно скатывается огненный шар, выжигая внутренности до пепла.
Говорят, если чувствуешь физическую боль, – значит ты ещё жив. В моём случае, кому от этого легче?
Жадно допиваю оставшуюся во фляжке жидкость, смутно веря в ее успокоительные свойства. Алкоголь не приносит облегчения. Не унимает боль. Не заполняет вакуум. Он оголяет душу, словно острый скальпель, освежая края кровоточащей раны.
Подъезжаем к высокому шлагбауму и невзрачной на вид, словно необитаемой охранной будке. "Проезд строго по пропускам", гласит яркая надпись на белом фоне. Впереди виднеются невысокие серые больничные корпуса, точно завуалированные редкими посадками деревьев, имеющих пышные кроны.
Павел практически бесшумно покидает машину, исчезая за дверью, пропускающей на улицу тусклый свет. Я не спешу выходить, зная наперёд, будет необходимо, меня позовут. Минуты тишины наедине с собой, действуют ещё более убивающе. Включаю радио, пытаясь заглушить собственные мысли, снующие лишь в одном направлении. Чего мне следует ожидать переступив порог этого здания?
Не хочу думать заранее. Не хочу принимать мысль, как данность. Ничего плохого не произошло! Не могло произойти! Это чья-то злая шутка, которая заметно подзатянулась. Всё будет хорошо. Так ведь обещал Павел? Я всегда верила его словам… Отчего слепо не принять их сегодня?!
Возвращается, садясь за руль. Молча переключает рычаги, заезжая под поднявшийся вверх шлагбаум. Паркуется напротив широкого, серого крыльца, корпуса
Выхожу, не дожидаясь команды. Поднимаюсь по узким ступеням. Догоняет у двери, слегка сбив дыхание. Проходим внутрь. В нос бьет своеобразный запах, присущий любым лечебным учреждением. Тяжесть воздуха давит на лёгкие, сжимая виски от нехватки кислорода, поступающего в кровь. Сердце словно стучит через раз, замедляя ранее ускоренный ритм. Хватаю за руку Павла, останавливая его достаточно быстрый шаг.
– Постойте, – произношу не своим голосом. Охрипшим от слёз. Затихшим почти до шепота.
– Кристин, надо узнать как всё прошло… если закончилась операция, – напряженно проговаривает, заметно прикладывая серьёзные усилия, чтобы голос звучал как можно спокойнее.
– Павел Давыдович, – пытаюсь улыбнуться, ощущая, что проваливаю эту нелепую попытку. Моё лицо, словно в насмешку над подсознанием, искривленное страхом и неизбежностью, с разводами туши под заплаканными глазами, отражается в зеркале фойе. – Расскажите мне, что произошло, – выдавливаю из себя дрожащим от отрицания голосом.
– Астахов не объяснил? – непривычно тушуется под моим пустым взглядом.
Что тут объяснять? Кажется, я поняла всё, едва увидев Павла в гримерке. Поняла… Не в силах принять. Допустить мысли, что с родителями могло что-то случиться. Осознать, собрав информацию по обрывкам фраз, что моя мама в данный момент… а отец…
Господи, голова идет кругом! Я не осмеливаюсь даже мысленно произнести это слово, не то, чтобы запустить в голове логическую цепь обличающую происходящее. Нет! Этого не может быть! Я разговаривала с мамой с утра. Погода была прекрасной, и в её голосе не было и намека на какое-то беспокойство, дурное предчувствие… Чёрт, о чём я вообще думаю? Как это связано?
– Я не разговаривала сегодня с Ваней, – точно китайский болванчик, совершающие противоположные обыденности действия, мотаю головой из стороны в сторону, пытаясь избавиться от обрывков мыслей, наполняющих голову. Алкоголь сделал своё дело, сломав незримый щит отрицание действительности и от настигающих эмоций уже нет спасения. При желании некуда деться.
– Мне тяжело об этом говорить, – произносит, словно выдавливая из себя каждое слово. – Кристин, я и сам ещё толком не знаю всех обстоятельств. Приехавший на место аварии инспектор, позвонил мне, потому что номер значился последним в вызовах, а искать в телефоне имена родственников не было возможности. Я сам смутно помню разговор с ним. Первая реакция– это шок. С трудом понял, о чём он вообще мне говорит… Выехал на место, а там… Тридцать километров от города… Их уже отправили в больницу. Машину я узнал, разве что, по цвету кузова и номерам. Это разбило последнюю надежду о возможной ошибке… Кристин, ты вообще меня слышишь? – уточняет, встревожено глядя на меня.
– Да, – произношу на выдохе, закрывая лицо руками. – Но не понимаю ни единого слова. – Обреченно всхлипываю. – Не хочу понимать…
– Пошли… – обнимает за плечи, тяжело вздыхая. – Надо узнать как у Марины дела. Слезами ты сейчас не поможешь.
Широкие больничные коридоры, выкрашенные в светлые тона, которые, словно в противоречие изначальной задумке, давят на сознание, а не действуют расслабляюще. Редкий медперсонал, проходящий мимо с таким выражением лица, будто нас просто не замечают. Некоторые словно нарочно устремляют взгляд вдаль или в пол, лишь бы не встречаться со мной глазами.