Репортаж не для печати
Шрифт:
– Понимаешь, Стив, она даже не слышит меня, – с отчаянием в голосе жаловался безнадежно влюбленный Шломо, заливая свою тоску изрядным количеством виски. – Она твердит о том, что ее Фернандо – лучший мужчина в мире.
– Ну-ну, Шломо, успокойся, – пытался урезонить его я. – На конференции много симпатичных мордашек. И, судя по всему, страдающих от одиночества.
Он отмахивался рукой.
– Ты только скажи, Стив: неужели он настолько хорош, что перед ним померкнут Стивен Сигал и Жан Клод ван Дамм? – чуть
– Да она мизинца твоего не стоит, – хлопал я его по плечу. – Даже на пальцах ноги.
Шломо закатывал глаза.
– Она восхитительна, Стив. Она даже лучше, чем Мэрилин Монро.
С этим замечанием я был согласен лишь отчасти. Грудь филиппинки действительно свободно колыхалась под блузкой, но больше никакого сходства с голливудской богиней я не мог обнаружить.
– Ты слишком увлекающийся человек, – пытался образумить я Шломо. – Тебе нужно жениться, наделать кучу детей и поменьше думать о женщинах.
– Ох, Маклин, – выговаривал он, хватая ртом воздух. – Я перестану думать о них только в могиле.
Разочарование Шломо Харази было огромным, когда он увидел жениха филиппинки. Лет двадцати пяти – двадцати восьми, с тщательно собранными сзади в тугой пучок волосами, блестевшими от бриолина, с приклеенной на кислом лице улыбкой, благоухавший невыносимо сильным одеколоном, словно гигантская цветочная клумба, Фернандо сильно походил на сутенера. Но журналистка не сводила с него влюбленных глаз и продолжала с обожанием восклицать:
– О, мой Фернандо! Ты – самый лучший мужчина на земле!
С одной стороны, Шломо был страшно расстроен тем, что дама его сердца так легкомысленно увлеклась явно недалеким и напыщенным латиноамериканцем. А с другой – Шломо даже почувствовал некоторое облегчение, убедившись в том, что Фернандо внешне был ненамного красивее его самого. Пережив очередное кораблекрушение своих надежд на знакомство с девушкой, достойной его таланта и ума – и то и другое присутствовало в нем, действительно, сполна – он пообещал мне больше никогда не увлекаться красивыми глупыми куклами.
Излишне говорить, что всего лишь полчаса спустя после своей торжественной клятвы, Шломо уже оказывал знаки внимания миниатюрной шведке с холодным выражением глаз.
Я позвонил своему старому знакомому по «Мировому репортажу» еще из Росслина. Мне нужен был хороший гид по Иерусалиму, который, к тому же, мог бы ответить на несколько вопросов, интересовавших меня. Мы договорились встретиться возле мечети Аль-Акса. Я знал, что точность – вежливость королей, но никак не Шамира. Он всегда опаздывал. Но сегодня Шломо преподнес мне приятный сюрприз: он появился ровно в полдень, как и было согласовано заранее.
– Уф, – сказал он, стараясь отдышаться. – Надо поменьше есть.
– Вне всяких сомнений, –
Когда Шломо привел свое дыхание в порядок, он несколько озабоченно поинтересовался причиной моей поездки в Иерусалим. Я коротко рассказал ему, опуская излишние подробности, о поручении Тэда Тернера выяснить судьбу Ковчега Завета.
Услышав мои объяснения, Шломо удивленно присвистнул:
– Могу сразу сообщить тебе, Стив, что Чарльз Уоррен – лейтенант британской армии – совсем не безрезультатно копал в районе Храмовой горы.
– Что же он нашел? – внутренне напрягся я.
– Ну, разумеется, не сам Ковчег. Он обнаружил убедительные доказательства того, что тамплиеры копали в том же направлении, что и он. Только разница между их раскопками составляла семь с половиной веков. Уоррен обнаружил во время своих археологических работ несколько вещей, которые явно принадлежали тамплиерам.
– А именно?
– Обломок копья, маленький тамплиерский крест и шпору.
– Не много.
Шломо быстро возразил:
– На большее и нельзя было рассчитывать, Маклин. Особенно, если учитывать бюджет, выделенный Уоррену Фондом исследования Палестины. Смешной бюджет – всего пятьсот фунтов.
– А сегодня раскопки ведутся?
– Ответ отрицательный. Храмовая гора – общий символ и для евреев и для арабов. Никто не тревожит тени прошлого. Это может вызвать обострение отношений между двумя народами, живущими на одной земле. Святой земле.
Я задумался.
– Что ж, по крайней мере, можно окончательно не сомневаться в причинах удивительного возвышения рыцарей-храмовников. Они опередили лейтенанта Уоррена и обнаружили свитки с описанием тайников, где хранились сокровища.
Было видно, что Шломо колеблется.
– Признаться, я никогда не слышал о подобной версии. Но, если она верна, то многое проясняет в истории ордена храмовников.
– Похоже, что тамплиеры оказались самыми удачливыми археологами на Святой земле, – согласился я.
– Слишком много войн, Стив, пронеслось по израильской земле.
– Раз уж нам приходится для реконструкции истории довольствоваться чтением Библии, которая не раз переписывалась и содержит неточности, то насколько образ Соломона, описанный в ней, соответствовал реальному царю Израиля? – осведомился я.
– Как бы поточнее объяснить…, – сказал Шломо, вытирая платком пот, градом струившийся по его лицу. – В народной памяти Соломон остался правителем двуликим. С одной стороны, он построил храм, в котором обрел пристанище Ковчег Завета. Соломон, бесспорно, поражал своей мудростью, проницательностью и справедливостью. Но власть безграничная, власть абсолютная и развращает абсолютно и безгранично. Закат царствования Соломона совпал с его неудачами. Во многих областях страны народ восстал против своего правителя.