Репортажи из шестого тысячелетия
Шрифт:
«Какая чудовищная затея, господин министр образования…» — писалось в одной из них. Так реагировали даже некоторые представители левых кругов, которые поклялись, что не допустят таких встреч. Так же реагировали и правые круги, особенно религиозные.
Так же реагировала и арабская сторона: среди арабских учителей был распространен циркуляр, в котором их предупреждали об опасности новой попытки сионистов растворить арабов в своей среде.
По израильскому телевидению проводились уроки разговорного арабского языка. Дело не пошло, и вряд ли кто-то из телезрителей научился говорить по-арабски.
Выбирая между французским и арабским {второй язык после английского в школе), многие молодые израильтяне останавливаются на французском.
Каждый
Сегодня Хадар Минстер служит в Армии обороны Израиля, и в числе прочих обязанностей ей пришлось проверять подозрительных арабов на центральной автобусной станции в Тель-Авиве. Ей, как и другим военнослужащим, категорически запрещено пользоваться попутными арабскими машинами. И она сама уже не знает, можно ли сблизить ее сердце, полное страха, с сердцем араба, полным ненависти.
Не дети начинают войны, но им приходится расплачиваться своими душами и телами за действия взрослых.
Видимо, хочет «сблизить сердца» и режиссер фильма «За решеткой», но делает он это весьма своеобразным образом. У него сидящие в тюрьме арабы-террористы сплочены, идеологически подкованы и благородны, а евреи-уголовники примитивны и страшны, чего, по определению, быть не может (равно, как и наоборот).
В израильский документальный фильм «Бен-Гурион», приуроченный к 20-летию Шестидневной войны, вошло интервью 1970 года, которое 83-летний Бен-Гурион согласился дать тогда еще молодому израильскому телевидению.
«Старик» вытаскивал из тайников памяти истории полувековой давности, чтобы протянуть от них ниточку к актуальным событиям. Бен-Гурион вспомнил, что, когда он сидел у турок под арестом, его пришел навестить знакомый араб. Увидев Бен-Гуриона за решеткой, араб сказал: «Как твой друг, я опечален, но, как араб, я счастлив!»
В 1970 году Бен-Гурион горько улыбнулся, цитируя эти слова. Откуда появилась эта горечь? От запоздалого понимания, что в одном государстве арабам и евреям никак не ужиться? От сожаления о том, что в 1948 году он не настоял на том, чтобы проблема беженцев была решена раз и навсегда? Или от его веры в возможность искреннего мира с арабами в обмен на завоеванные в Шестидневную войну территории, кроме Иерусалима и Голанских высот?
Старик любил повторять слова Бисмарка: «Политика — это искусство возможностей». Но о возможности мира с арабами говорил: «Не в нашем поколении!» Он не подозревал, что его злейший противник Менахем Бегин сделает шаг, который не удалось сделать ему самому — заключит мир с Египтом.
Анализу идей и действий Бен-Гуриона и были посвящены многочисленные публикации юбилейного 1987-го «Года Бен-Гуриона».
В частности, журналист Шабтай Тевет написал книгу «Бен-Гурион и арабы Эрец-Исраэль». В ней собраны прелюбопытные факты.
По настоянию Бен-Гуриона, Хаим Вейцман изыскивал возможность встретиться со Сталиным, а сам Бен-Гурион встретился с заклятым врагом евреев иерусалимским муфтием Хаджи Амин эль-Хусейни.
Кстати, муфтий добивался от англичан прекращения еврейской репатриации в Палестину, а полвека спустя его племянник, функционер и идеолог ООП Фейсал Хусейни, отправился с той же целью к президенту Горбачеву.
В начале 30-х годов Бен-Гурион ратовал за всеобщую справедливость и настаивал на том, чтобы коренное арабское население было полноправными гражданами Эрец-Исраэль. А в 1939 году он уже обсуждал с правителями Ирака возможность переселения в их государство 100.000 арабских семей из Эрец-Исраэль, за что готов был заплатить Ираку 50 миллионов долларов, собранных с американских евреев. Из этой затеи ничего не вышло, но, «допустив мысль о переселении арабов, — написал Тевет, — Бен-Гурион подложил бомбу под саму концепцию первых сионистских лидеров о том, что в Эрец-Исраэль есть место для двух народов».
В первые месяцы Войны за Независимость
Журналист Бенни Моррис обнародовал неизвестный ранее секретный отчет разведотдела «Хаганы», где сообщалось, что с 1 декабря 1947 года по 1 июня 1948-го из новорожденного еврейского государства бежало около 350.000 арабов (а к концу войны эта цифра достигла 800 тысяч), но не потому, что их призвали к этому правители арабских стран, как утверждала израильская версия, а потому, что около 70 процентов беженцев боялись возможных атак «Хаганы», ЭЦЕЛ [45] и ЛЕХИ [46] .
45
ЭЦЕЛ (ивр.) — аббревиатура слов «Иргун цваи леуми», «Национальная военная организация», созданная в Палестине в 1931 году в условиях антибританского подполья.
46
ЛЕХИ (ивр.) — аббревиатура слов «Лохамей херут Исраэль», «Борцы за свободу Израиля». Подпольная еврейская военная организация, созданная в 1940 году частью бывших членов ЭЦЕЛ.
Глава шестая
Израиль можно воспринимать по-разному: как еврейское государство или как государство евреев, как географическое пространство или как Землю Обетованную, как историческую закономерность или как воплощение в жизнь мечты — у каждого гражданина Израиля свое восприятие Израиля. Оно складывается не столько из абстрактных характеристик, сколько из конкретных запахов, вкусов, видов и звуков.
Сарра (Саррале) Шарон, самый известный организатор «Шира б'цибур» [47] , видит Израиль так: «Для меня типично израильское — это вечер хорового пения, кофе и маслины».
47
«Шира б’цибур» (ивр.) — условно переводится как вечер хорового пения. На этом вечере не выступают никакие хоровые коллективы, а просто все собравшиеся поют вместе популярные израильские песни.
Моше Дор, журналист и переводчик, говорит: «Израиль — это солнце, море, простота нравов, а еще грубость в человеческих отношениях».
Меир Паиль, военный историк, бывший депутат Кнессета, воспринимает Израиль как «салат из помидоров, огурцов и лука вместе со свежеприготовленной яичницей и тот иврит, на котором говорят только здесь».
Ицхак Хофи, бывший начальник военной разведки и «Мосада»: «Больше всего я люблю пейзажи. Особенно там, где их еще не успели испортить — в Галилее и в Иерусалиме».
Авраам Шапиро, раввин, промышленник, бывший депутат Кнессета, любит в Израиле больше всего «еще не испорченного сабру, то есть уроженца страны в возрасте 20–25 лет. В нем и в помине нет запаха галута, зато в нем есть то богатство и цельность натуры, которых не хватает евреям, родившимся в Европе. В нем есть смелость открыто сказать человеку все, что он о нем думает».
Для Эльякима Рубинштейна, секретаря правительства, Израиль — это «солдатская тремпиада [48] с несколькими ешиботниками, стоящими в стороне. Шумная речь. Пейзажи Иерусалима и его жители. Тель-Авивское море. Израильские песни».
48
Специальная остановка для солдат, ожидающих попутных машин.