Репортёр
Шрифт:
«Интересно, о ком это?», – подумала Марта и начала читать немного выше:
«У некоторого человека было два сына, и сказал младший из них отцу: Отче! дай мне следующую мне часть имения. И отец разделил им имение. По прошествии немногих дней младший сын, собрав все, пошел в дальнюю страну и там расточил имение свое, живя распутно…».
«А, вот какое дело, – усмехнулась Марта. – Не жилось, значит, спокойно. Ну, тогда все справедливо…».
Снова мелькнула мысль про Гонзу:
«И этому было мало. Пошел «в дальнюю дорогу» гулять с новыми подружками».
И тут же вернулась к чтению дальше:
«Когда
«Ну да, – усмехнулась Марта, – голод – не тетка… Вспомнил он отца... Как же! Не отца он вспомнил, а его сытых наемников. А если б не голод? Небось, гулял бы в свое удовольствие. Нужен ему старик отец…».
Но продолжила читать дальше:
«Встал и пошел к отцу своему. И когда он был еще далеко, увидел его отец и сжалился; и, побежав, пал ему на шею и целовал его. Сын же сказал ему: Отче! я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим. А отец сказал рабам своим: принесите лучшую одежду и оденьте его, и дайте перстень на руку его и обувь на ноги; и приведите откормленного теленка, и заколите; станем есть и веселиться! Ибо этот сын мой был мертв и ожил, и пропадал и нашелся. И начали веселиться…».
«Я бы дала ему веселье, – Марта снова вспомнила своего бывшего возлюбленного, и он представился ей в образе этого евангельского героя. – Пил, гулял, шлялся, а теперь вдруг вернулся – и в его честь еще устраивают пир. Такого веселья я не понимаю. Я бы ему такой пир устроила…».
И тут же задумалась:
«А отец ведь простил. И ничем не укорил… Я бы так не смогла. Чем же все кончилось?».
«И начали веселиться, – продолжала читать она, увлекшись этой историей. – Старший же сын его был на поле; и, возвращаясь, когда приблизился к дому, услышал пение и ликование; и, призвав одного из слуг, спросил: что это такое? Он сказал ему: брат твой пришел, и отец твой заколол откормленного теленка, потому что принял его здоровым. Он осердился и не хотел войти. Отец же его, выйдя, звал его. Но он сказал в ответ отцу: вот, я столько лет служу тебе и никогда не преступал приказания твоего, но ты никогда не дал мне и козленка, чтобы мне повеселиться с друзьями моими; а когда этот сын твой, расточивший имение свое с блудницами, пришел, ты заколол для него откормленного теленка. Он же сказал ему: сын мой! Ты всегда со мною, и все мое твое, а о том надобно было радоваться и веселиться, что брат твой сей был мертв и ожил, пропадал и нашелся».
«Вообще замечательно, – Марта вздохнула, закрыла книгу и положила на место, где она лежала. – Всем хорошо и весело. Один радуется оттого, что не сдох с голоду, другой – что тот возвратился домой, третьего просят радоваться, а всем остальным закололи теленка и приказали радоваться. Где же тут справедливость?».
Марта почувствовала, что подошла не просто к вопросу, а к некой тайне, постичь которую разумом невозможно.
«Что
Она хотела было снова взять книгу и перечитать этот отрывок, но не стала и, закрыв глаза, попробовала отогнать от себя вообще все мысли и дать голове успокоиться. Но глубоко в подсознании эта тема не оставляла ее.
«Или я опять подхожу ко всему слишком рационально, как считает доктор Недамански? Если так, то как все объяснить? Тоже любовью? Какая же должна быть любовь, чтобы все забыть и простить? Даже не укорить?».
И снова вспомнился Гонза.
«Предположим, пришел бы он и стал у меня просить прощения после всего. Даже на коленях. Смогла бы я простить ему эту измену? Не знаю… Не знаю…».
Марта на минуту совершенно освободилась от терзавших ее мыслей, но теперь вдруг подумалось об Алексее.
«И этот тоже… «Пошел в дальнюю страну»… Хотя, нет, не так. Он вынужден был уйти. Или его вынудили. Какая разница, как оказаться изгнанником?».
Она вздохнула, представив себя на его месте.
«Того отец родной ждал. А этого кто? Где его ждут?».
«Там, где любят…».
Марта ужаснулась ответу на ее же вопрос, который помимо воли тут прозвучал в глубине сознания.
«Там, где любят…», – вполголоса повторила Марта, пораженная простотой и силой этого ответа.
«Неужели любовь настолько сильна, настолько всемогуща, что способна все простить и все вылечить?».
И снова ужаснулась пришедшей мысли:
«Значит, я Гонзу вовсе не любила? Если не могу простить ему все, значит, я его не лю–би–ла?..».
Как ни странно, но логика, за которую ухватилась Марта, успокоила ее, привела в порядок доселе бушевавшие мысли и сомнения. Она поднялась и, затворив за собой дверь, тихо вышла из храма. Теперь она шла по знакомым улицам, думая совершенно о другом – предстоящей поездке к бабушке. Прежние мысли ее больше не беспокоили.
13
Марта ощущала, что все происшедшее с ней с того дня, как встретилась и познакомилась с Алексеем, узнала о его судьбе, и последовавшие за тем странные сны что-то изменили в ней самой. Она не могла до конца осмыслить, что именно, но, несомненно, ощущала внутренние перемены. Они дали терзавшим ее мыслям и чувствам некое иное направление, наполнили иным содержанием. Изменили отношение к Алексею, все так же вынужденному лежать перебинтованным в ее постели, лишь изредка переворачиваясь, давая вздохнуть отлежанным спине и бокам.
Марта даже не заметила, как стала общаться с Алексеем, перейдя на «ты». Их общение стало более простым и доверительным. Она без стеснения начала рассказывать Алексею о своей жизни, судьбе, личных отношениях. Рассказывал и Алексей: о своей далекой родине, горах, встречах, людях, судьбах, о своей работе. А еще он показывал Марте фотографии, хранившиеся в его ноутбуке: там хранились тысячи мгновений, выхваченных репортерским объективом.
Марте нравилось перелистывать эти фото, не спеша щелкая клавишей портативного компьютера. Какие-то из них задерживали ее внимание, и Марте казалось, что она уже видела эти дома, улицы, скверы, парки, горы, древние башни.