Рерих
Шрифт:
«На конкурсную выставку приехал Третьяков, — пишет Н. К. Рерих в своем эссе „Начало“. — Наметил для Москвы [Ф. Э.] Рущица, [А. А.] Борисова, [В. Е.] Пурвита и моего „Гонца“. Было большое ожидание. Наконец Третьяков подходит:
— Отдадите „Гонца“ за 800 рублей?
А он стоил тысячу, о чем говорить! Пришел Третьяков ко мне наверх в мастерскую. Расспрашивал о дальнейших планах. Узнал, что „Гонец. Восстал род на род“ — первая из серии „Славяне“. Просил извещать, когда остальные будут готовы. Жаль, скоро умер, и серия распалась».
Павлу Михайловичу Третьякову не удалось больше купить ни одного полотна из задуманной Н. К. Рерихом серии, которую Николай Константинович так и не закончил, хотя были написаны
ПЕРВЫЕ УСПЕХИ
Учеба Николая Рериха подошла к концу. Торжественное вручение дипломов художника состоялось в день основания академии 4 ноября 1897 года. По традиции выпускники и профессора собрались в конференц-зале. Председательствовал вице-президент академии граф И. И. Толстой. Все замерли в ожидании, вглядываясь в лица членов Совета. Конференц-секретарь В. П. Лобойков торжественно прочел отчет о работе академии за год, и после аплодисментов, оглядев развешанные по стенам портреты бывших президентов академии и известных академиков, в полной тишине назвал фамилии учеников, получивших в этом году звания художников.
В этот торжественный момент в зал вошел А. И. Куинджи, все присутствующие зааплодировали, ведь лучшими были названы картины его учеников. Именно картины его мастерской приобрел Третьяков для своей галереи. После вручения дипломов Архип Иванович вместе с учениками отправился во «Французский» ресторан, где пообещал всех своих учеников свозить в Европу, так как Совет академии предоставил заграничную командировку только одному из них — В. Е. Пурвиту.
Через год, весной 1898-го, Архип Иванович действительно повез четырнадцать своих учеников в Европу, они побывали в Германии, Франции и Австрии. Один только Н. К. Рерих не смог поехать в это увлекательное путешествие — ему предстояло держать выпускные экзамены на юридическом факультете Петербургского университета, где он продолжал еще учиться. Да и диплома художника Николай Рерих не получил, так как не сдал научные дисциплины. Он был просто не в состоянии одновременно сдавать университетские экзамены, писать дипломную работу по юриспруденции, рисовать конкурсные картины, да еще и готовиться к довольно сложным теоретическим экзаменам в академии.
Поэтому Н. К. Рерих подал прошение в академию об отсрочке экзаменов по теоретическим курсам до получения университетского диплома. Прошение было удовлетворено, и экзамены были отложены до конца 1897 года. Потом появилось следующее прошение о продлении… И только 20 марта 1898 года Николай, сдав все необходимые экзамены, получил наконец диплом художника.
Еще в 1897 году, после защиты диплома художника Н. К. Рерих зашел к В. В. Стасову в библиотеку. Владимир Васильевич был доволен успехами Николая, у него было приготовлено несколько деловых предложений к своему юному другу. Стасов решил познакомить Николая Рериха со Львом Николаевичем Толстым. Вот как Рерих вспоминает свое путешествие в Москву и встречу с великим писателем:
«„Непременно вы должны побывать у Толстого“, — гремел маститый В. В. Стасов за своим огромным заваленным столом. Разговор происходил в Публичной библиотеке, когда я пришел к Стасову:
— Что мне все ваши академические дипломы и отличия! Вот пусть сам великий писатель земли русской произведет вас в художники. Вот это будет признание. Да и „Гонца“ вашего никто не оценит, как Толстой. Он-то сразу поймет, с какою такою вестью спешит ваш „Гонец“. Нечего откладывать, через два дня мы с Римским-Корсаковым едем в Москву. Айда с нами! Еще и Илья (скульптор Гинзбург) едет. Непременно, непременно едем.
И вот мы в купе вагона. Стасов, а ему уже семьдесят
— Вот погодите, сведу я вас с Толстым поспорить. Он уверяет, что музыку не понимает, а сам плачет от нее, — грозит Стасов Корсакову.
…Утром в Москве, ненадолго остановившись в гостинице, мы все отправились в Хамовнический переулок, в дом Толстого. Каждый вез какие-то подарки. Римский-Корсаков — свои новые ноты, Гинзбург — бронзовую фигуру Толстого, Стасов — какие-то новые книги и я — фотографию с „Гонца“.
Тот, кто знавал тихие переулки старой Москвы, старинные дома, отделенные от улицы двором… — тот знает и аромат этих старых усадеб. Пахло не то яблоками, не то старой краской, не то особым запахом библиотеки. Все было такое простое и вместе с тем утонченное. Встретила нас графиня Софья Андреевна. Разговором, конечно, завладел Стасов, а сам Толстой вышел позже. Тоже такой белый, в светлой блузе, потом прозванной „толстовкой“. Характерный жест рук, засунутых за пояс, — так хорошо уловленный на портрете Репина. Только в больших людях может сочетаться такая простота и в то же время несказуемая значительность… Только огромный мыслительский и писательский талант и необычайно расширенное сознание могут создать ту убедительность, которая выражалась во всей фигуре, в жестах и словах Толстого. Говорили, что лицо у него было простое. Это неправда, у него было именно значительное русское лицо. Такие лица мне приходилось встречать у старых мудрых крестьян, у староверов, живших далеко от городов…
Осмотрел Толстой скульптуру Гинзбурга, сделав несколько кратких и метких замечаний. Затем пришла и моя очередь, и Стасов оказался совершенно прав, полагая, что „Гонец“ не только будет одобрен, но вызовет необычные замечания. На картине моей гонец в ладье спешил к древнему славянскому поселению с важною вестью о том, что „восстал род на род“. Толстой говорил:
— Случалось ли в лодке переезжать быстроходную реку? Надо всегда править выше того места, куда вам нужно, иначе снесет. Так и в области нравственных требований надо рулить всегда выше — жизнь все равно снесет. Пусть ваш гонец очень высоко руль держит, тогда доплывет.
Затем Толстой заговорил о народном искусстве, о некоторых картинах из крестьянского быта, как бы желая устремить мое внимание в сторону народа.
Умейте поболеть с ним — такие были напутствия Толстого. Затем началась беседа о музыке. Опять появились парадоксы, но за ними звучала такая любовь к искусству, такое искание правды и забота о народном просвещении, что все эти разнообразные беседы сливались в прекрасную симфонию служения человечеству. Получился целый толстовский день. На другое утро, собираясь обратно в дорогу, Стасов говорил мне: „Ну вот, теперь вы получили настоящее звание художника“» [46] .
46
Газета «Рассвет». 1937. 14–15 сент. «Урусвати», Гималаи.
Теперь Рериху осталось получить второй диплом — диплом юриста. Всю осень и зиму 1897/98 года Николай Константинович посвятил изучению законов, хотя и мечтал о карьере историка, археолога, знатока древностей, тем более что именно среди историков, археологов, художников и искусствоведов у Николая были самые лучшие друзья и товарищи.
И если в 1897 году Николай Рерих еще строил планы, собираясь перейти с юридического на исторический факультет Петербургского университета, то уже в январе 1898 года он писал известному историку С. Ф. Платонову: