Решальщики. Раскрутка
Шрифт:
Да и вообще — посмотреть на жилье человека всегда полезно. Иногда такие чудеса открываются — мама не горюй! У того же Петрухина в оперской практике был такой случай: пришел он на квартиру к одному дядьке, который мог оказаться свидетелем по совершенно пустяковому делу. Пришел, доложился по форме: мол, здрасте, я такой-то… А дядька в ответ обреченно так: я всегда знал, что рано или поздно вы придете. И — покаялся в убийстве, совершенном четыре года назад. Вот ведь оно как бывает…
— Что ж, — махнул рукой Антон, — проходите. Можно не разуваться.
Насчет того, что «можно
Решальщики прошли в комнату. Здесь было так же грязно и убого, как в коридоре. Разве что с некоторой претензией на «богемность». Вот только дорогой водкой определенно не пахло.
— Итак, чем могу? — спросил хозяин, не предлагая гостям сесть.
— Тут вот какое дело, Антон Евгеньевич… — зачал непростой разговор Купцов. — У вашей бывшей супруги, Анны Николаевны, путем обмана похитили саблю.
— Саблю? — ахнул Старостин.
И после этого «аха» что-то в глазах его изменилось.
Что-то изменилось, и Леонид понял: в цвет. Что-то Антон, безусловно, знает. Или догадывается.
— Именно так. Вы знаете, о какой сабле речь?
— Разумеется… Она у них одна — сабля-то. Восемнадцатый век. Двести лет уже в семье… Ай-ай-ай… Украли, значит?
— Не совсем, Антон Евгеньевич, не совсем. Анна Николаевна сама отдала саблю мошеннику.
— Как это?
— Дело в том, что преступник сумел Анну Николаевну очаровать… Я бы даже сказал: влюбить в себя… и под эту музычку завладел саблей.
«Непризнанный гений» захохотал. Злорадно захохотал. Подло, паскудно.
— С этой дуры станется! Ассоль недотраханная. Все, понимаешь, прынца ждала. Вот и дождалась!
После этих его интонаций и слов у решальщиков почти не осталось никаких сомнений: Андрея действительно навел поэт-неудачник.
Так что настало время брать быка за рога:
— Мы полагаем, Антон Евгеньевич, что появление мошенника в магазине вашей бывшей супруги не случайно. Кто-то его навел. Неосознанно, невольно, но все-таки навел… Претензий к нему, разумеется, нет. А вот помощь в установлении преступника он может оказать существенную.
Леонид произнес эту тираду, давая Антону последний шанс исправить свою ошибку. Он видел, что «гений» совсем гнилой, но тем не менее давал ему шанс.
— А я тут при чем? — насупился Старостин.
— Мы с коллегой считаем, что это вы невольно навели преступника.
— Не знаю я ни хера! И не надо меня на понт брать. Кто-то эту идиотку мечтательную бомбанул, а я тут при чем? Сами разбирайтесь с Анькой.
«Дурак ты, Антон Евгеньевич!» — тоскливо подумал Купцов и выразительно посмотрел на Димку. Дескать, «мавр сделал свое дело — теперь ваш выход, маэстро!». В ответ Петрухин показно зевнул и, потянувшись, распрямился.
Вообще-то, по собственному петрухинскому убеждению, сейчас правильнее всего было выписать этому кабану в рыло. При общении с «интеллигенцией» то был весьма эффективный, действенный способ. Потому как, если, к примеру, уркагану дашь по морде — он всего лишь утрется и скажет:
Очень хотелось Петрухину именно что дать в рыло, ажно кулаки чесались. Однако делать этого он не стал, а, напротив, улыбнулся. Он ласково так улыбнулся, а вот Старостин отчего-то занервничал. Впрочем, Дмитрий уже давно подметил, что есть такая категория людей: ты им улыбнешься, а они вдруг начинают нервничать и задавать глупые какие-то вопросы. Навроде: на каком основании?..
Петрухин подошел к Антону поближе… совсем близко… в упор… и сказал:
— В голливудских фильмах мудак-полицейский разъясняет мудаку-преступнику его права. Муру всякую про телефонные звонки, адвоката и право не отвечать на вопросы… Смотришь?
Старостин мгновенно покраснел, потом помотал головой и высказался в том духе, что, дескать, голливудский ширпотреб не смотрит.
— Ну да, ну да… Совсем забыл, что передо мной интеллигентный человек. Который, разумеется, не смотрит всякую дрянь, и это хорошо. Это правильно, — «извинился» Петрухин. — Это правильно, Антоша. А знаешь почему?
— Н-нет, — неуверенно мотнул головой Старостин.
— Потому что некоторые уроды насмотрятся всякой фигни и начинают качать права: адвоката мне, два телефонных звонка, то-се и луку мешок…
— Какого луку? Я… я вас не понимаю…
— Лук тут ни при чем… это я так ляпнул, к слову. Но когда мне начинают пороть всякую херню про адвокатов, я, знаешь, чего делаю?
— Н-нет…
— Я сразу бью в хлебало, Антоша. Без лишних базаров — в хлебало. И сразу у клиента наступает в мозгах просветление. Чисто конкретно, друг мой Антоша, наступает просветление. И больше уже он не порет ерунды про адвокатов и права… Правильно? Ну чего молчишь? Я спрашиваю: правильно?
— Правильно, — сказал Старостин и сглотнул.
Едва ли в данную минуту он действительно был согласен. Однако, успев ощутить разницу между Дмитрием и Купцовым, мудро решил, что правильнее будет не спорить.
О, святая простота! Антон и не догадывался, что то было лишь самое начало «дружеского общения». Разминка, так сказать. Петрухин намеренно выстраивал разговор таким образом, чтобы под занавес «первичной обработки» Старостину нестерпимо захотелось «добровольно» поделиться информацией с добрым и вежливым следователем Купцовым… в смысле с Петровым. Лишь бы она, информация, у него была. А уж выкачать ее решальщики сумеют.
Дмитрий сбросил со стула какой-то хлам прямо на пол и присел. Забросил ногу на ногу.
— Ну, раз ты все правильно понимаешь, давай рассказывай.
— А я ничего не знаю.
— Ты че, дружище, на всю голову больной? Я вот щас надену тебе «браслетик» и… — Петрухин и в самом деле вытянул из кармана наручники. — И проведу с тобой небольшой спарринг.
— Дмитрий! — сдвинул брови Купцов.
— Да ладно, — беспечно отмахнулся Петрухин и продолжил «обработку»: — Ты за кого нас держишь, пидор? А? Ты хочешь, чтобы я тебе челюсть сломал? Да, кстати, ты у нас, случаем, не голубая ли устрица?