Решальщики. Раскрутка
Шрифт:
— Андрей был в этом кафе впервые, — нетерпеливо сказала Анна Николаевна.
— Понятно… А как он расплачивался? Наличными или по карте?
— Наличными.
— Жаль.
— Извините, но это-то вам зачем знать?
— Раз я спрашиваю, значит, нужно, — огрызнулся Петрухин, но сразу взял себя в руки. — Поймете, дорогая моя Анна Николаевна! Мы с вами сейчас пытаемся отыскать хоть какие-то зацепочки, которые приведут к вашей сабле.
— К Андрею, господи! К Андрею!
— Это почти одно и то же. Отыщем вашего Андрея, отыщется и сабля. Возможно.
— А
— Возможно, и нет. Мы ведь не знаем, куда и кому он продал или намеревается продать саблю… Кстати, Анна Николаевна, вы сказали Андрею, сколько стоит фамильный раритет?
— Что? А, да… да, я сказала. Но он не придал этому никакого значения.
Мужчины переглянулись. При этом Петрухин просто покачал головой, а Петр Николаевич шепнул одними губами: «Дура».
— Понятно, — резюмировал Дмитрий. — Он не придал этому никакого значения. Ай-ай-ай, какой невнимательный… беда прямо. А что еще вы можете вспомнить про Андрея: наклонности, привычки, что-нибудь особенное?
Анна Николаевна посмотрела на него растерянно.
— Вспоминайте, вспоминайте… иначе ничего у нас с вами не получится.
— Андрюша, — сказала она после долгой, мучительной паузы, — он очень хорошо читает стихи.
— Да-а, это, пожалуй, зацепка, — Петрухин едва не застонал от подобной наивности. — Послушайте, а ведь вы у нас художник? По образованию?
— Да.
— Нарисовать его портрет сможете?
— Видите ли, я всегда была не очень сильна в портрете… Нет, пожалуй, не смогу. Вот если бы пейзаж или натюрморт…
— Угу. Натюрморт ему в рот! — пьяно скаламбурил Московцев.
— Согласен. Натюрморт в данной ситуации нам вряд ли поможет, — снивелировал «братскую» грубость Петрухин. — Ну а хотя бы описать словами?
Женщина (хвала богам!) перестала плакать и с готовностью кивнула:
— Я… я попробую. Да-да, я попробую… и у меня обязательно получится. Ведь я столько раз представляла его себе!..
Пятнадцать минут спустя Петрухин не без удовольствия покинул не самую гостеприимную квартиру, унося с собою гомеопатический улов в виде визитки Московцева (ажно на трех языках) и цветное фото сабли восемнадцатого века. Не успел он, впрочем, выйти во двор-колодец и вдохнуть в легкие относительно свежего вечернего воздуха, как откуда-то сверху донеслось раскатистое:
— Дмитрий Борисович! Будьте так любезны, задержитесь на минутку! Я сейчас к вам спущусь!
Петрухин чертыхнулся и полез в карман за сигаретами.
Вскоре из подъезда выкатился запыхавшийся Московцев — в давно не стиранном халате и в домашних шлепанцах на босу ногу. На респектабельного шведа в данную минуту он никак не тянул.
— Ради бога, извините! Просто я… не хотел об этом при Аньке говорить!
— Слушаю вас.
— Я хочу, чтобы вы были в курсе: я ведь премию установил за розыск сабельки-то. Пять процентов от стоимости… нормально?
— Три тысячи долларов? — озвучил вслух Дмитрий.
— Почему три тысячи? Я имел в виду две.
— Странно. Вы, кажется,
— Да, именно пять.
— Но ведь пять процентов от шестидесяти тысяч составляет три тысячи долларов, — пояснил Петрухин, откровенно забавляясь. — Разве не так?
— Э-э, видите ли, Дмитрий Борисович, шестьдесят тысяч — цена, скажем так, условная. По аналогии, так сказать… Шестьдесят тысяч я назвал потому, что, насколько мне известно, за такую сумму на аукционе Сотбис была недавно продана аналогичная сабля. Но та вся была в бриллиантах… а наша-то скромная. Ей красная цена тысяч сорок. Не более! Уверяю вас — не более. Скорее всего — значительно меньше. Так что две тысячи долларов — это, согласитесь, очень разумная премия?
«Да, Петюня, ну ты в натуре — жлобяра! Абсолютно точно сказал Брюнет — редкостное говно!» — подумал Петрухин, а вслух ограничился лаконичным:
— Согласен… Вот только денежные вопросы вам лучше обсудить с Голубковым.
— Помилуйте! При чем здесь Брюнет? Я хотел вас лично… с коллегой… стимульнуть.
— Мы с Леонидом Николаевичем тронуты вашей заботой.
— Скажите, у вас уже есть какие-то идеи?
— Нет, — честно признался Дмитрий. — Никаких идей у меня пока нет. Вернее так: сейчас я реально вижу только один ход.
— Что за ход?
— Попытаться поискать «пальчики» этого Андрея. Он ведь был у вас в студии и дома. К чему-то он прикасался…
— Гениально! — воскликнул Петр Николаевич. — Ну конечно же прикасался!
— Я позвоню знакомому криминалисту и договорюсь, чтобы он к вам подъехал. Завтра как раз выходной, и, думаю, он не откажется подхалтурить. Правда, это, как вы понимаете, потребует некоторых расходов. Устроит такой вариант?
— О чем разговор! Само собой!
— Только сразу предупреждаю: сие действо даст результат только в том случае, если мы, во-первых, найдем пригодные для идентификации следы, и, во-вторых, если наш Андрей не в ладу с законом.
— Иначе — совсем бесперспективно? — подсдулся Московцев.
— Пока не знаю… Все, извините, Петр Николаевич, мне пора. Если вспомните что-то существенное — звоните…
«Полтора часа — полёт нормальный!» Лариса продолжала целеустремленно накачиваться за барной стойкой, героически полируя дневное шампанское вечерним мартини. Увы и ах — так славно начинавшаяся пятница с наконец-то спихнутым полугодовым отчетом и более чем щедрой премией от шефа грозила завершиться пьяным ночным одиночеством.
Почти три недели Юрка компостировал ей мозги и кормил «завтраками» обещаний. И вот сегодня, когда промеж них всё было вроде как окончательно обговорено, когда холодильник и домашний бар были загружены под завязку, а дорогущее нижнее белье из «Дикой орхидеи» готовилось к ночному тест-драйву, этот подлец позвонил ей на работу и, путаясь в показаниях, принялся блеять про внезапный приезд тещи и возникшую в связи с этим семейную повинность провести предстоящий уик-энд на даче. Короче, в последний момент променял блядки на грядки — с-скотина такая!