Решающее лето
Шрифт:
Элен избрала принцип полного равенства инициативы. Теперь, когда, поссорившись, мы расставались, она более не терзалась сомнениями, позвоню я ей или нет. Она звонила сама, когда того хотела, без всякого ущерба для своего самолюбия.
В любви женщина всегда находится в неравном положении. Условности продолжают существовать и в наши дни: мужчина назначает свидание, он первым признается в любви и первым делает предложение. На танец по-прежнему приглашает мужчина. Только определенного типа женщины (такие, например, как Хэтти Чандлер) могут позволить себе
Любые обобщения, когда речь идет о любви и отношении к женщине, неприятно отрезвляют и коробят — они, как правило, вульгарны или претенциозны. Мои обобщения не явились бы исключением. Если я потерпел неудачу, то, должно быть, потому, что вообще избегал обобщать, и особенно там, где это касалось Элен.
Я любил ее; она была обаятельной женщиной, искренней, умной. Однако в то время я абсолютно не способен был ее понять.
Была еще одна сторона ее жизни, не игравшая, как мне тогда казалось, никакой роли и которую я явно недооценил. Причуды отца Элен и ее отношение к ним я считал почти фарсом. Для Элен же все это было очень серьезно, почти трагично. Спустя несколько дней она снова пригласила меня к себе. Она была в отличном настроении, и никто из нас не вспоминал вечер в кафе, когда мы встретились с Эйрли.
Я справился о здоровье ее отца.
— Он в постели, — ответила Элен. — Кажется, небольшая простуда, но все болит. Я обложила его грелками, дала таблетку аспирина, и теперь он вполне доволен.
Услышав мой голос, Стивен Коупленд окликнул меня из своей спальни, и Элен провела меня к нему.
Это была уютная комната, где все было приспособлено для нужд больного. Кровать стояла так, чтобы дневной свет падал слева и удобно было читать, у изголовья на стене — бра под колпаком, рядом с кроватью — тумбочка, а справа на расстоянии вытянутой руки — книжная полка, откуда без особых усилий можно было достать любую книгу.
Но Стивен Коупленд не читал. Он лежал на спине, укутанный по горло одеялами, и его остренькая бородка в стиле Луи Бонапарта потешно торчала из простыней, как птичий клюв. Карие круглые, будто у китайской болонки, глаза ярко блестели, а кончик курносого носа, комично крохотного на широком лице, пылал.
— У вас когда-нибудь бывала простуда? — вместо приветствия спросил он меня. — Мне кажется, у меня простуда. Боли в пояснице, в правом плече и предплечье. И в глазах туман. Как вы считаете, это простуда?
Я спросил, не болит ли у него голова.
— Да, тупая боль, — ответил он испуганно. — Постоянно. А почему вы спросили?
— Потому что это очень похоже на обострение болезни печени.
Мои слова неожиданно обрадовали его.
— Да? А мне казалось, что боли в спине и голова… Ты не собираешься поить нас чаем, Нэлл? Я не прочь выпить чашечку.
— Чайник уже вскипел. Закрой глаза, лежи спокойно — и головная боль пройдет.
— Не нравится мне эта боль в руке, — пробормотал он каким-то глухим голосом, — она все время перемещается то ниже, то выше
— Да, вот, пожалуйста.
— Почитаю-ка я о горестях мира. Может, позабуду о собственных, — промолвил он слабым голосом и смущенно улыбнулся.
Элен принесла ему на подносе чай, и мы оставили его одного.
Я заметил, что настроение у Элен испортилось.
— Он что-то затевает, я чувствую. Как вы думаете, что он придумает на этот раз? Ну хоть бы сказал, что с ним! Весь ужас в том, что он молчит. Если бы он сказал, какие страхи его мучают, ручаюсь, в девяти случаях из десяти мне удалось бы его разубедить. — Она смущенно усмехнулась, испугавшись, что мне это покажется бахвальством. — Говорила ли я вам, что когда-то мечтала стать врачом?
— Да, кажется, говорили.
— Меня всегда привлекала медицина. Я начиталась медицинских пособий и хорошо знаю симптомы многих заболеваний. К тому же я безошибочно ставлю диагнозы. У меня дар. Не смейтесь, это действительно так.
— Я не смеюсь. Уверен, что это именно так.
— Наш домашний врач тоже такого мнения. Он все время подтрунивает надо мной, и всякий раз, как я приглашаю его к отцу, он прежде всего справляется: «Ну, а ваш диагноз, коллега?» За все время я ошиблась только один раз.
Она, видимо, гордилась, как почти все одаренные люди, именно теми из своих талантов, которые меньше всего имеют отношение к их обычной деятельности и которые, в сущности, им ни к чему. Так, знаменитый писатель может скромно умалчивать о принесших ему известность книгах, но зато до смешного похваляться талантом кулинара, известный спортсмен ни единым словом не упомянет о своих рекордах, зато надоест рассказами о том, как местная газетка тиснула его никудышные вирши. Так и Элен искренне верила, что из нее вышел бы первоклассный врач. Возможно, она была права.
Однако минутное оживление Элен тут же прошло. Она была не на шутку встревожена.
— Я уверена, что отец что-то задумал, — снова повторила она. — Если бы вы знали, как это ужасно! Я сыта его капризами по горло.
— А если вас с ним не будет? — спросил я. — Предположим, вы выйдете замуж?
Щеки ее залил нежный румянец — так отсвет заката окрашивает снег. Растерявшись, она испуганно взглянула на меня, но быстро овладела собой.
— Очевидно, уедет к тетушке Тине — это его сестра. Хотя он счел бы это сущим наказанием впрочем, как и она тоже.
— Ваша тетушка замужем? У нее есть близкие?
— Никого, — ответила Элен с горечью. — Что вы! Она всю жизнь избегала привязанностей и забот. Моя тетушка неплохо пожила в свое время. Оставшись богатой вдовой, она махнула на Антибы, и ее фотографии неизменно украшали страницы иллюстрированных журналов, во всяком случае, она делала все для этого. В свое время она так сорила деньгами, что теперь вынуждена жить очень скромно. И тем не менее у нее прекрасный дом в Шине и так далее. Ах, если бы она только согласилась взять его к себе!