Решающее лето
Шрифт:
— А теперь все изменилось. Я позвоню вам завтра.
— Ах черт, вот досада! — Девушка сделала движение, словно собиралась уйти.
Чармиан, не глядя на нее, сказала:
— Эван, мы, пожалуй, пойдем. У тебя дела, а нам хочется где-нибудь еще выпить чаю. До вечера.
— Пока, детка, — промолвил Эван с явным облегчением.
Появился Лаванда и, увидев, что мы уходим, церемонно пожал нам руки, как бы утверждая свой особый статус в магазине Эвана. Мисс Хардресс тут же села на стул, который освободила Чармиан.
Когда мы с Чармиан шли к машине, она, не глядя на меня, тихо
— Даже здесь он их находит. Ну что за… — она явно подыскивала слова, которые произнесла бы в этом случае Хелена, — …что за блудливый кот!
— Надеюсь, ты довольна визитом?
— Радоваться нечему. Именно этого я и боялась.
— Чего?
— Подозрительной неизвестности. Какие дела может вести Эван в такой дыре и с такими помощниками, как этот его… Лаванда? О господи, что за фамилия! Он просто ужасен! А Эван перед ним лебезит. Что они затевают?
— Не знаю. Меня это мало интересует. Говорил я тебе, что не надо было ехать.
— А та Сюзан? Кто она? Нет, все это очень и очень странно.
— Ей-богу, нет ничего странного в том, что Эван увивается за женщинами. Пора бы к этому привыкнуть.
— Разумеется, если это его очередная любовница, в этом нет ничего странного. Но она его клиентка!..
— Ну и что здесь такого?
— Не представляю, какие у него вообще могут быть клиенты.
Мы ехали по пустынной улице, оставив далеко позади похожий на дурной сон «Автомобильный салон «Марта».
— Неужели ты намерена ломать себе голову над этим? — спросил я Чармиан.
— Ты имеешь в виду Сюзан? Конечно, нет. Я привыкла, и к тому же мне теперь безразлично.
— Нет, я имею в виду магазин. Право, не стоит. Это бесполезно.
— Нет, я не буду ни терзаться, ни ломать себе голову. У меня было только одно желание — выяснить. Это все, что мне было нужно. Теперь, когда я знаю о «салоне», Лаванде и Морисе, они меня больше не интересуют.
Мы поговорили еще о чем-то, пока не въехали в кварталы Вест-Энда.
— Я увижу тебя до отъезда? — спросила Чармиан.
— Не думаю.
— Ты надолго?
— На месяц, не больше.
— А что говорит Элен? — спросила Чармиан.
— Уверен, что ей все равно.
— А я уверена, что нет, — загадочно произнесла Чармиан. — Даже наверняка знаю, что нет. Смотри, будь осторожен. Слышишь?
— Ты о чем?
— Не испытывай ее терпения. Оно может кончиться, и совсем неожиданно для тебя. Я буду в отчаянии, если это случится. Мне хочется, чтобы вы были вместе.
Чармиан довезла меня до моей новой квартиры у вокзала Виктории, но зайти отказалась. Сняв руки с руля и уронив их на колени, она вопросительно посмотрела на меня.
— Ну так как же?
— Что «как же»? — спросил я настороженно.
— Ты хочешь, чтобы вы с Элен были вместе?
В ее взгляде было столько нежности и дружелюбия, что я не смог ей солгать.
— Да, хочу.
Она легонько коснулась губами моей щеки.
— Ты не представляешь, как я рада!
— Только нельзя спешить. Мне следует прежде решить, как быть с Крендаллом. Если я уйду от него, надо немедленно искать новую работу.
— Для тебя не менее важно не упустить время, Клод, — многозначительно сказала
— Напишу. Не думай ни о чем, слышишь?
— У меня на это просто не будет времени. Я отказываю прислуге и теперь сама буду заниматься Лорой. Она единственная моя радость, и я хочу наслаждаться каждой минутой.
Нагнувшись, Чармиан открыла дверцу машины и выпустила меня. Махнув мне на прощанье рукой, она уехала.
Я так боялся новых осложнений в моих отношениях с Элен, что за оставшиеся до отъезда четыре дня мы виделись всего один раз. И как назло в этот день у ее отца был очередной приступ ипохондрии и мнительности.
Мне стыдно вспомнить, как я вел себя тогда, стыдно за свое малодушие и нерешительность, стремление обходить острые углы, за внезапные порывы и трусливые попытки тут же дать отбой. Тогда все представлялось изощренной игрой, в которой Элен с удовольствием принимает участие. Но, оглядываясь назад, я теперь понимаю, что вел себя не только бездушно по отношению к ней, но и просто глупо. Существует несколько стадий любви и увлечения. Бесспорно, я любил Элен. Но, выражаясь словами Стендаля, «кристаллизация» чувства еще не наступила. Но она была, как никогда, близка в момент расставания, когда из тысячи слов, которые можно было сказать друг другу, я смог произнести лишь ее имя, а она в ответ прошептала мое. Если бы отход поезда задержался хотя бы на минуту, мы бы поцеловались, как настоящие влюбленные. Но поезд тронулся точно в положенное время, разлучив нас, и между нами выросла преграда из вокзальных шумов и сутолоки, свиста пара и лязга буферов, и в этой какофонии звуков потонули, едва успев родиться, слова которым так и не суждено было быть произнесенными и услышанными.
Элен с категоричностью, напомнившей мне Харриет Чандлер, сказала, что придет проводить меня, но что-то помешало ей прийти вовремя. Помню острое чувство страха при мысли, что она не придет, сменившееся затем досадой и разочарованием, когда я увидел ее тонкую фигурку, торопливо пробирающуюся сквозь толпу на перроне, ее бледное, поднятое кверху лицо и сияющие глаза. Я окликнул ее, и Элен увидела меня. Я спустился на перрон, мы говорили, не помню даже о чем. Должно быть, она объясняла причину своего опоздания или рассказывала об очередной выходке отца — это не имеет теперь значения. Мы говорили, почти не слушая друг друга.
Раздался свисток. Мы, как-то неловко столкнувшись, на мгновение прильнули друг к другу, испуганные и смущенные. Я поцеловал ее в щеку, она меня куда-то в подбородок. Я вскочил на подножку уже тронувшегося вагона. Меня вдруг охватило страстное желание остаться, никуда не уезжать, быть с нею, без разлук и расставаний. Где-то были те единственно нужные слова, которые следовало бы сейчас сказать, но я не нашел их, я смог лишь произнести ее имя и в ответ услышал свое. Чьи-то фигуры и машущие руки заслонили ее от меня, а потом клубы паровозного дыма скрыли и вокзальный перрон, и Элен. Мне не оставалось ничего другого, как войти в купе, сесть на свое место и уткнуться в утреннюю газету.