Реставрация
Шрифт:
Я смотрел в сад — он постепенно погружался в сумерки. У каменной скамьи я еще различал фигуру Уилла. Скоро, когда тьма окутает все вокруг, он не будет знать, куда идти.
— Я не хотел… — залепетал я, — …не хотел влюбляться в Селию. Сначала мне понравился ее голос, ее пение. Я не понимаю, как эта любовь переросла в другую. Не понимаю — как.
— Это случилось, потому что ты позволилэтому случиться, Меривел. Ты мало трудился, у тебя было много праздного времени. Ты замечтался. Решил, что сможешь переродиться. Voil`a tout. [53] И теперь ты мне
53
Вот и все (фр.).
Король отвел глаза в сторону, и на какое-то мгновение я решил» что последние слова подразумевали, что я должен откланяться и уйти. Но нет. Король еще не сказал последнего слова.
— К счастью, Меривел, — продолжал он, — я испытываю к тебе достаточную привязанность и хочу вновь видеть тебя человеком, приносящим пользу, — пусть не мне, но другим людям. Однако, судя по твоему виду, боюсь, для этого потребуется время. Но мы должны постараться, разве не так?
— Да, сир.
— Хорошо. Теперь послушай, что я решил. На настоящий момент я доволен тем, как устроена моя жизнь. Селия вернулась и, похоже, набралась мудрости — возможно, от тебя, хотя я сомневаюсь, да и она это отрицает. Во всяком случае, она возвращается в Кью, и я счастлив, что она будет там жить. Но не во всем мне так везет. Мне кажется, что «медовый месяц» моего правления закончился.
Король опять слегка отвел голову в сторону. Теперь я видел его профиль и в очередной раз поразился красоте этого длинного изящного носа, типичного для всех Стюартов и столь отличающегося от моего. Я уже приготовился сказать, что народ никогда не перестанет его любить, но король опередил меня.
— Мне не хватает денег, — сказал он. — Мы ввязались в торговую войну с голландцами, а у меня нет средств снарядить флот. Бедность унижает, Меривел, это положение надо исправить. Я был слишком щедр, слишком расточителен, — дарил земли, поместья. Теперь наступило время расплаты. Пришло время заняться арифметикой.
Вот так король подошел к тому, что назвал «арифметикой»: он отбирал у меня Биднолд.
Он вновь «вступал во владение» имением — как «вступал во владение» Селией. Ведь ни Биднолд, ни Селия изначально мне не принадлежали. Все, что у меня было, я получил от короля, и теперь он забирал это обратно. Некий французский дворянин был готов купить дом, землю, мебель и все остальное; на вырученные деньги предполагалось купить пеньку, смолу, парусину и снаряжение. Таким образом, Биднолд вновь «становился полезным». Согласно арифметике короля, земля преображалась в корабли, которым предстояло участвовать в войне.
А как же я? Боже, как мне снова стать полезным? Теперь, когда я лишился всего, только медицина могла прокормить меня. Я должен, наконец, очнуться от спячки, о которой говорил король. Никогда больше не проводить мне в мечтах время под норфолкским небом — собственно, уже с этого вечера, — а из имущества у меня остается только лошадь и хирургические инструменты — подарки, преподнесенные королем не из соображений практической выгоды, а по велению сердца.
Подкрадывалась чума.Как мне однажды напомнили, чума не только выводит людей из сна, но и лечит от забывчивости. Они вспоминают о существовании Смерти. Я тоже вспоминаю, что Жизнь коротка, что Смерть настигает нас с той же неизбежностью, с какой сумерки сейчас окутывают летний домик. За этим приходит новое воспоминание — медицина. «Так что, Меривел, ты перестанешь мечтать и опять займешься делом.Станешь приносить пользу».
Думаю,
До сих пор я всегда был покорен своему господину, беспрекословно, не торгуясь, выполнял все его приказы. Но сейчас, предвидя весь ужас своего бездомного существования, я решил молить короля о снисхождении. Я опустился на каменный пол и молитвенно сложил руки.
— Сир, молю вас, позвольте мне остаться в Биднолде. Не думайте, что я там бездельничаю. Я открыл в себе новое призвание — художника. Еще учусь играть на гобое, пытаюсь понять смысл движения светил на небе и недавно возложил на себя новую обязанность — стал приходским попечителем по призрению бедняков.
Король встал. А я в очередной раз восхитился красотой и изяществом его ног, перед которыми стоял на коленях.
— Попечителем? — переспросил король. — Вижу, тебе нравится это слово. Ты и Селии так представился. Но попечитель должен быть справедливым, беспристрастным и доброжелательным, ты же таким с ней не был. Что ж, ты и с приходскими бедняками будешь обходиться так же жестоко, как с Селией?
— Нет, сир. У меня не хватает слов, чтобы выразить, как я сожалею о своем поступке. Я полюбилее, и в этом была моя ошибка. А бедняков я не люблю — просто жалею.
— И что же ты делаешь для тех, кого жалеешь?
— Стараюсь больше узнать о них, сир: где они живут, чем занимаются — они собирают хворост, я знаю, выполняют и другие, столь же жалкие работы, еще работают на ткацких фабриках в Норвиче…
— И как это может им помочь?
— Пока я еще не начал помогать, мой господин…
— Однако до нашей встречи ты помогал беднякам. Когда работал в больнице Св. Фомы, ты помогал им, используя то единственное знание, которым обладаешь.
— Теперь я его утратил. Я не могузаниматься медициной.
— Почему?
— Не могу…
— Почему, Меривел?
— Я боюсь!
Король, до этого меривший шагами комнату, остановился и грозно заговорил, предостерегающе подняв палец в перчатке, пошитой моим отцом.
— Вот именно! — подтвердил он. — Не думай, что я этого не знал! Но времена сейчас суровые, боязливые люди не выживут. Слабые погибнут. Погибнешь и ты, если останешься прежним.