Ресурс Антихриста
Шрифт:
Хозяин словно прочитал его мысли. Ему тоже до чертиков надоела эта псевдонаучная дискуссия и он, потянувшись к магнитофону, врубил музычку. Зазвучала классика… «Пинк-флойд»… «Стена»… Верховцев принялся затыкать уши и попросил сделать потише. Но Костя был неумолим:
— Не-а, щас будя любимый кусок моих суседей, няхай балдеють, заслужили!
И точно — стена отозвалась, в нее отчаянно и истерично застучали. Костя выдержал по часам минутный интервал времени и только после этого сжалился над несчастными:
— Вы б с ними пожили, не такой бы хэви-мэтал учиняли, уверяю…
Уже изрядно навеселе мужчины в полном составе вышли на лоджию, увитую декоративным виноградом, покурить
— Мужики, если не секрет, — Костя первым нарушил благодушное молчание, — что за столь важное дело пригнало вас в наши края? Джексон, когда звонил, сказал, что не телефонный разговор.
Все посмотрели на Верховцева. Тот помедлил, подбирая нужные слова:
— Да знаешь, ничего особенного. Просто мы считаем, что один человек должен нам энную сумму, правда, он этого пока и сам не знает. Наше дело найти его и получить свое.
Костя оживился:
— Тогда для вас у меня тоже есть интересное предложение…
Теперь все смотрели на Костю.
— Работы на один день, — продолжал хозяин, — я давно готовлюсь и все просчитал, нужны были только люди со стороны, надежные люди. Короче, надо умыкнуть и спрятать одну козочку в укромное местечко, а ее папашка за то, что мы же ее и отыщем, отвалит нам немножко тысяч баксов…
Верховцев не дал ему закончить:
— Константин, извини. Мы не сможем заняться твоим делом, сами не знаем, чем наше закончится. Все стремно, придти можем к любому знаменателю.
— Как знаете, — равнодушно бросил Костя, — неволить не стану…
После перекура все снова вернулись в комнату, выпили по рюмочке, потом, после небольшого перерыва еще по одной уже из нового бутыля — казалось, что источник «Степной» в этом доме никогда не иссякает. Потом хозяин включил музыку, хотя уже не так громко, и началось что-то наподобие танцев.
Верховцев чувствовал себя очень неважно — тело ватное, в голове африканский там-там, и проклинал себя за то, что «подписался» на участие в этой тусовке «талантов и поклонников» мира кино. Судя по внешнему виду, не легче было и «малолетке» — бледно-зеленый цвет ее лица говорил о том, что ей явно не до проблем высокого искусства, равно, как и до томных объятий танго. Верховцев шепнул на ухо Косте, что он уходит «в аут» и отправился в другую комнату. Дама, что выглядела постарше остальных, увязалась за ним:
— Не помешаю?
Детектив посмотрел на нее сквозь пелену тумана, стоящего перед глазами, и заплетающимся языком пробормотал:
— Не могу запретить… Я з… Я з-здесь такой же гость, как и вы… И ва-аще, я по-пошел спать…
Дама игриво заглянула в его покрасневшие глаза и нежно потрепала волосы:
— Это хорошо, я тебя убаюкаю.
Верховцев, не раздеваясь, тут же завалился в свой угол, перед глазами у него все кружилось и расплывалось. Дама прилегла рядом и, немного погладив ему шею, принялась расстегивать пуговицы на рубашке, приговаривая:
— Ну что ж ты, продюсер, сломался до первых петухов? Ничего, ничего, милый, мы тебя быстро приведем в товарный вид…
Верховцев с огромным трудом и нежеланием повернул голову:
— М-мадам, я, пьяный, к женщинам не пристаю… У-у… у м-меня такой принцип.
— Я не мадам, — коротко ответила она, — меня зовут Галя Кузнецова…
Верховцев поводил рукой перед своим лицом, словно желая отвадить какое-то непонятное привидение:
— Н-не видишь, я в отрубе? Утром разберемся, кто ты, кто я, и кто кому Рабинович. Я не Штир… Штирлиц спать по двадцать минут и потом идти на задание… Извини засранца…
Голова его откинулась на подушку, и он полетел в огромную темную бездну…
Когда Олег среди ночи разлепил глаза, то не мог сообразить, где
Он встал на ноги и нетвердой походкой направился на кухню, но, войдя в смежную комнату, поневоле приостановился — там вовсю шли пробы. На столе посреди комнаты враскорячку сидел «главный режиссер», он же Гриф, а перед ним, согнувшись в три погибели, стояли две подружки и покусывали, поглаживали, полизывали его тщедушные, нетронутые загаром телеса. Гриф закатывал глаза и натужно рычал: «Ну, не верю, не верю! Больше чувства! Человеческого тепла больше…» Аркаша и Костя, видать по всему, тоже «не верили», только сзади; сопя и кряхтя, они ритмично покачивали эту «высокохудожественную» композицию. «Вот… вот… уже лучше, — перешел с рыка на вой „главреж“, судорожно мочаля скрюченными пальцами волосы старательных кандидаток в кинозвезды. — А теперь быстрее… так… так… о-о-оу-у-у!» Гриф затрясся, как в лихорадке, Аркаша и Константин тоже бешено задергались, будто через них пропустили электрический разряд, и мгновение спустя их лица озарились блаженным кайфом — по всему было видно: творческая группа «поверила» полным составом, «поверила» единогласно…
Пройдя до туалета, Верховцев снова остановился. Дверь была нараспашку; на коленях в обнимку с унитазом стояла «малолетка» и отчаянно блевала. «А эта по конкурсу не прошла, — подумал детектив, — не вписалась по техническим причинам».
На кухне он неспеша и с наслаждением выпил с полчайника кипяченой воды и, почувствовав некоторое облегчение, отправился досыпать. «Малолетка» по-прежнему торчала в туалете. Она, казалось, срослась с унитазом, а может быть над ним и уснула. В комнате неугомонный жеребец Аркаша уже затевал новый «дубль», с увлечением объясняя своим подопечным, что и как надо будет исполнять в следующем эпизоде. Костя о чем-то замечтался над рюмкой самогона. Гриф, развалившись в кресле, с пьяной ухмылкой вносил какие-то коррективы. «Творческие поиски» грозились затянуться до самого утра…
3
Тяжелое, похмельное утро началось для ночных кутил с команды Кости «Подъем!», которая была сурова и неумолима, как приговор военного трибунала, и обжалованию не подлежала. Со вздохами и стенаниями все кое-как поднялись на ноги и стали приводить себя в порядок. Дамы выглядели слегка помятыми, но все же сносно, зато мужская половина вместе с «малолеткой» оставляла желать лучшего. Гриф, в безнадежной попытке похмелиться, тряс пустой бутылкой над стаканом. Аркаша был убежденным реалистом и в чудеса не верил, а потому смотрел на тщетные старания Грифа с нескрываемой иронией. Верховцева, к счастью, головная боль не донимала, но он поймал себя на мысли, что хорошо высыпаться в Крыму ему, видимо, не светит. Костя был по-военному собран и подтянут, и только по бледности, проступившей сквозь загар его лица, можно было предположить, что начало трудового дня будет для него нелегким.
— Все, мужики, мне на работу, — сообщил он, — а вам пора натуру осматривать. Так что выметайтесь, похаваете в городе.
Когда хмурая и унылая толпа лениво выползла из подъезда, одна из старушек, спозаранку оккупировавших скамеечку, прошамкала беззубым ртом:
— К-коштя, ты, милай, часом не обженился, чой-то ночью у тебя дюжа шумна было?
Костя придавил их взглядом:
— Не жанился, бабуля, жа-жанилка не выросла, вот подрастет еще маненько, тогда и свадебка будет.