Ретро-Детектив-4. Компиляция. Книги 1-10
Шрифт:
– Бочаров сообщил!
– Бочаров узнал о командировке только вечером двадцать четвертого, а старший Лабухин стал склонять сыновей к преступлению более чем за месяц до нападения. Нет, у него был другой источник информации.
– Какой же?
– Вот это и надо выяснить.
– Выясняйте, вам никто не мешает. Допросите еще раз Афанасия Лабухина. Но дело надобно все равно как можно скорее направить в суд. А в отношении подводчика – заводите отдельное производство и занимайтесь. Еще раз спасибо, товарищи! Все, причастные к открытию банды, непременно будут поощрены! Вы, Осип Григорьевич, какой вид поощрения предпочитаете?
«Демобилизацию», – подумал Тараканов, а вслух сказал: – Нельзя ли отпуск? Матери надо помочь сена накосить, корова у нас.
– Нет, отпуск дать не могу, не время
Лабухина Тараканов допрашивать не стал – не сомневался, что старик говорить не будет. Вместо этого сыщик поехал на Солянку.
В столовой хозяйничали Аксинья и какая-то немолодая женщина, по-видимому – ее мать. Помогал им мальчишка лет пятнадцати. Увидев субинспектора, дочь главного подозреваемого что-то шепнула матери, после чего обе исподлобья уставились на Тараканова.
– Здравствуйте, гражданки! Аксинья Афанасьевна, можно ли мне с вами переговорить?
– Не о чем нам с вами разговаривать!
– Ну, это мне решать. Не хотите здесь, так можем ко мне проехать, в сыскную.
Аксинья вздохнула, села за свободный стол, жестом пригласив Тараканова присесть рядом.
– Здесь не совсем удобно, – отказался он, – давайте на улицу выйдем.
Они зашли в сад Воспитательного дома и сели на лавочку.
– Аксинья Афанасьева, вы Бочарова любили?
Девушка отвернулась и заплакала. Немного успокоившись, спросила:
– Что теперь с братьями будет?
– Скажу честно – ничего хорошего. Ни с ними, ни с вашим батюшкой. Времена нонче суровые, и чем дальше, тем суровее становятся. В общем, суд, простите, революционный трибунал решит. Я ваше состояние понимаю, но и вы должны понять – в поезде трех человек убили…
– Это он все, ирод. Батюшка… Всю жизнь этот батюшка над нами издевался. Работали мы у него с малых лет, с утра до ночи, деньги ему зарабатывали. Он копейку к копеечке складывал и в банк сносил, а мы в обносках ходили. Ребят из-за заплаток на одеже в школе «хитрованцами» дразнили, а меня он вообще учиться не отдавал, говорил, что ни к чему бабе ученье. Всю жизнь капитал копил, вот только, выходит, зря. Где теперь этот капитал? В бумагу деньги-то превращаются. Да и выдают их из банка по сто пятьдесят рублей в неделю, мы сейчас за такие деньги бутылку портвейна продаем… А Ильюшка… Ильюшка для меня, как свет в окошке был. Мы с ним в церкви познакомились, у Всех Святых. Встречались, когда отец в деревню уезжал. Хороший он был парень, добрый, ласковый. Жил небогато, но денег на меня никогда не жалел. И конфет всегда купит, и пряников. Вы не подумайте чего, до греха у нас не дошло, мы все честь честью хотели. Сватался Илья ко мне, да только ничего из этого сватовства не вышло. Отец его выгнал, а меня потом за косу оттаскал. Сказал, чтобы и думать про него забыла. У батюшки уже был для меня жених на примете, Федька Филиппов, у его папаши доходный дом.
– А я слышал, что ваш отец последнее время был с Бочаровым дружен?
– Вот именно, что в последнее время. У папаши дела все хуже и хуже идут – стоимость припасов возрастает, а денег у народа больше не становится. Где им по столовым ходить? А у Филиппова вообще дела плохи – приказ вышел квартирную плату не подымать, да и жильцы ее платить стали неаккуратно. Денег нет ни дров купить, ни дворникам заплатить, а в последнее время вообще поговаривают, что дома у хозяев отбирать будут. А у Ильюшки – жалованье, да и иной доход. Вот папка к нему и стал ласков.
– Какой доход?
– Так безбилетников провозил.
– Странно. Вот и ваш отец при первой нашей встрече об этом говорил. А какие у багажного кондуктора могут быть пассажиры?
– Дык Илья раньше на Казанской дороге пассажирским кондуктором служил, а в багажные только нонешней весной перешел, месяца два назад.
– Вот как… А не говорил ли вам Илья, зачем он это сделал?
– Говорил. Отец попросил.
– А для чего?
– Для чего, не сказывал. Весел он в тот раз был. Отец его к нам в гости позвал, угостил хорошо, напоил. Вдвоем нам побыть дозволил. Прогулялись мы до речки, Ильюшка меня обнял и говорит: «В сентябре, Ксюш, поженимся, батюшка твой мне на иконе поклялся». Господи! Неужто и вправду это он
Проводив плачущую девушку до столовой, Тараканов поехал у Управление Рязано-Уральской дороги.
Там ему ничего узнать и не удалось. Судя по бегающим глазкам помощника делопроизводителя, получил он за место багажного кондуктора от Бочарова или его несостоявшегося тестя барашка в бумажке, но признаваться в этом и не думал.
Тараканов шел по Большой Татарской, курил и думал. «Как же так могло получиться? Решение о выделении денег было принято только за день до их перевозки. А Лабухин начал подготовку ограбления чуть ли не за два месяца? Откуда он мог знать? Нарком финансов ему сообщил? Или председатель ВЦИК? Стоп, стоп, стоп… В Тамбове нечем платить рабочим. В губернии назревает бунт. Губернское начальство заваливает Москву просьбами дать денег. Если принять во внимание, что в нашей стране ни при старой, ни при новой власти быстро ничего не делается, получается, что писать эти письма тамбовцы стали задолго до ограбления. Месяца два писали, не иначе, и только двадцать третьего мая их просьбу удовлетворили. А кто-то об этих письмах знал. Кто-то искушенный, тот, который понимал, что рано или поздно просьба будет удовлетворена, деньги будут выделены и направлены в Тамбов. Что это за человек? Кто-то из низших служащих наркомата, тот, в чьи обязанности входила переписка с Тамбовской губернией. Такой же мелкий чиновник, как прикормленный Кунцевичем сторож на почтамте!»
В наркомате Тараканов аккуратно выяснил, что работа с провинцией была организована по территориальному принципу. За Тульскую, Рязанскую, Тамбовскую, Саратовскую и Самарскую губернии отвечал столоначальник Беляев, ныне занимавший место покойного Тимофеева.
Тараканов вернулся в Управление уголовной милиции, разыскал Вейсброта и предложил ему сходить на бульвар, покурить. Там бывший начальник львовского сыскного отделения рассказал бывшему полицейскому надзирателю о своих умозаключениях и подозрениях. Обратился он к Вейсброту по двум причинам: во-первых, уроженца города Риги Леонида Оттовича Вейсброта привел в Московскую сыскную полицию ее бывший начальник Кошко, а плохих сыщиков Аркадий Францевич не протежировал, а во-вторых, Вейсброт официально занимался дознанием по ожерельевскому разбою.
Выслушав Тараканова, бывший надзиратель задумался.
– Я так понимаю, по начальству вы докладывать об этом не торопитесь? – спросил он с мягким прибалтийским акцентом.
– Вы правильно понимаете.
– Вы боитесь, что Беляева сразу арестуют и подвергнут эээ… усиленному дознанию, а он может оказаться непричастным к делу человеком?
– Да. Если мои умопостроения ошибочны, невиновный может пострадать, а мне бы этого не хотелось.
– Да, задача. И что вы предлагаете?
– Леониод Оттович, я думаю, что Беляев, если, конечно, он причастен к этому разбою, обращает награбленные деньги во что-то более весомое – в золото, камни, иностранную валюту. Я в Москве с четырнадцатого года сыском не занимался, многие связи подрастерял, да и агентуры у меня сейчас почти нет. А вы в столице с тысяча девятьсот восьмого года беспрерывно служите. Можете за эту ниточку подергать? Если чиновник золото в большом количестве скупает, то его смело можно брать и применять к нему усиленное дознание, тогда ошибки уже не будет!
– Мне нравится ход ваших мыслей, коллега, да и люди, которые нам в этом помогут, у меня есть. Я сегодня же их озадачу. Только прошу никому о нашей беседе не говорить – для полноценного розыска в этом направления дней десять понадобится, а если начальство узнает, оно нам столько времени ни за что не даст.
– Ну разумеется!
Арестовали Тараканова через три дня, прямо на службе – вызвали в кабинет к Розенблюму и там надели наручники. Молоденький паренек в застиранной гимнастерке и фуражке с красной звездой дал прочитать постановление. В нем говорилось, что бывший полицейский надзиратель каширского уездного полицейского управления Тараканов подозревается в антисоветской контрреволюционной деятельности и провокаторстве, в связи с чем подлежит аресту и направлению в тульскую губернскую тюрьму.