Ретро-Детектив-4. Компиляция. Книги 1-10

Персиков Георгий

Кровь нашли почти сразу – Цейзиг уже при входе обратил внимание, что один из углов сарая чистоплотной Родберг завален мусором. Когда сор разгребли, увидели лужицу запекшейся крови. Михельсон встал на колени достал лупу. Осип Григорьевич посветил ему своим немецким электрическим фонариком.

– Волосики! – Чиновник осторожно отделил от крови длинный светлый локон. – Я думаю, покойной они будут в самый раз. А ну-ка, Осип Григорьевич, посветите на стены, на них непременно должны быть брызги. Когда рубят по голове, всегда брызги летят.

Нашлись и следы крови на стене, и чемодан с вещами жены херра Кербаума, и топор.

Тараканов осветил лезвие и внимательно его осмотрел:

– Обратите внимание, господин начальник, сколько на нем свежих царапин, видать, кровь счищали.

Михельсон взял топор в руки и поднес к самым глазам:

– Ничего, отправим в Таллин,

и там сразу определят, есть на нем кровь или нет. А вы, госпожа Родберг, собирайтесь, с нами поедете.

Домой Осип Григорьевич вернулся за полночь.

Настя не спала, сидела на кухне и шила.

– Ну началось! – сказала она, суетливо накрывая на стол. – Я уж и думать забыла, какова эта сыскная служба. Чем занимался?

– Убийство раскрывали. Помнишь, на Плитоломке барышню нашли, всю изрубленную?

– Конечно, помню! Разве такую страсть забудешь! Отыскали убийцу?

– Отыскали.

– И кто же он?

– Она. Лучшая подружка. А убила за пару платьев да дамский ридикюль.

– Господи, Боже мой! – всплеснула руками супруга. – Что творится!

Осип Григорьевич набросился на жареную свинину с гречневой кашей. Наевшись, он налил из самовара чаю в стакан и, посмотрев на жену сытыми глазами, спросил:

– А ты не знаешь, Настен, сколько Юрканов может заплатить за репортаж о раскрытии убийства?

– Ты ему что, рассказать собираешься?

– Нет, будем на пятьсот марок в неделю жить! Снова одну салаку есть начнем. И не буду я рассказывать, я сам заметку напишу. Дай-ка мне перо и чернила.

Редакция газеты «Нарвский листок» помещалась неподалеку от криминальной полиции – в одноэтажном каменном доме все на той же Кирочной улице рядом с Нарвским русским общественным собранием. Осип Григорьевич огляделся по сторонам, открыл дверь и юркнул вовнутрь.

Газета «Старый Нарвский листок», экстренный выпуск.

После долгих и тщательных розысков криминальной полиции с большим трудом удалось наконец пролить свет на кошмарное убийство молодой девушки, найденной 6 июня в одной из каменоломных ям на Плитоломке. Убитой оказалась 20-летняя девушка Альма Карафин, племянница Иоганны Карафин, проживающей на площади Rаhvаvаli № 3 в Нарве.

…Подозрение в убийстве, конечно, сразу же пало на Эмилию Родберг, но при допросе она заявила, что следы крови в сарае и наличие окровавленного топора объясняются тем, что она недавно зарезала здесь петуха. После долгих препирательств, под перекрестный допрос чинов криминальной полиции, Эмилия Родберг, видя бесполезность дальнейшего упорства, созналась в убийстве Альмы Карафин. Зверь – убийца Эмилия Родберг, дочь простых родителей, родилась 24 июля 1909 г. Ей всего лишь 15 лет, скоро будет 16. Она маленького роста, брюнетка, для своего возраста немного полная и не лишена миловидности. Глаза бесцветные, даже как будто мутные, говорит развязно, фамильярничает, вспоминает, как она впервые отдалась мужчине, когда ей было 13 лет: «Я не хотела, а он взял меня насильно!» Эта фраза звучит как радость и даже гордость. Ни капли сожаления за утраченную в столь раннем возрасте девичью честь. Но вот Эмилия Родберг весело, без намека на раскаяние начинает свое жуткое повествование о совершенном ею при ужасных обстоятельствах убийстве.

«С покойной Альмой я была знакома три года, мы были самыми хорошими закадычными подругами. Вместе гуляли, веселились, проводили время в кругу «кавалеров», на танцульках, одним словом, жили душа в душу… В роковой день Альма принесла ко мне украденные ею у Кербаума вещи и попросила их спрятать, опасаясь, что Кербаум все-таки заявит полиции и у нее будет произведен обыск. Я согласилась спрятать вещи, но попросила взамен отдать мне синее платье в горох. Альма только рассмеялась и сказала, что ничего она мне не даст, а если я не спрячу вещи, между нами все кончено и мы больше не подруги. Мне пришлось уступить. Вечером мы отправились на танцы в городской пожарный сад. Альма надела платье провы Кербаум, мне же пришлось, за неимением хорошего, надеть старое ситцевое платьице, и вот тут-то загорелась в моем сердце ненависть к подруге.

Я решила во что бы то ни стало и какими угодно средствами отнять у нее платье. Эта мысль весь вечер не давала мне покою. Около 2 часов ночи, возвращаясь домой, Альма решила переночевать в нашем доме, но двери оказались закрытыми. Я побоялась стуком разбудить отца, и нам пришлось устроиться на ночлег в сарае. Неотвязная мысль о платье подруги, – спокойно продолжает свой страшный рассказ Эмилия

Родберг, – не давала мне покою, и уже в 4 часа утра я проснулась и больше не могла заснуть. Снеся завтрак отцу, работавшему в это время у рыбака Поликарпова, около 7 часов утра я вернулась домой, зашла в квартиру, где в это время работала бабушка, и решила, что сейчас самый подходящий момент разделаться навсегда с Альмой Карафин. Подруга продолжала безмятежно спать в сарае, и я, схватив лежавший поблизости топор, нанесла острием его первый удар в левый висок. Альма не проснулась, а лишь застонала и движением руки прикрыла раненое место. Первый удар меня не смутил, пришлось лишь обтереть брызги крови с лица. Второй удар пришелся почти в это же самое место, раздробил кисть руки, раскроил лицо, отчего вытек левый глаз. После этого удара Альма в предсмертных судорогах перевернулась на живот, и я стала наносить удары топором по затылку, а когда раздался предсмертный хрип, перевернула тело подруги снова на спину и несколько раз ударила по лбу и горлу. Когда же я убедилась в смерти Альмы, то покрыла труп мешками и, тщательно вымыв свои окровавленные лицо и руки в стоявшей на дворе бочке с водой и переодевшись в другое платье, отправилась гулять в город. За время моего отсутствия из дома бабушка направилась в сарай проверить имевшиеся там куриные яйца и, случайно приподняв мешок, увидела руку убитой. Насмерть перепугавшаяся старуха побежала к себе в комнату и, дождавшись, когда я после нескольких часов безрассудного шатания по городу вернусь домой, рассказала мне, убийце, о страшной находке. Я, в свою очередь, сообщила бабке, что Альму убил какой-то неизвестный молодой господин, одетый в черный костюм, и что теперь необходимо труп куда-нибудь спрятать, иначе нас заподозрят в совершении убийства. Я поняла, что бабушка мне не поверила, но труп спрятать она согласилась. В эту же ночь, зашив труп Альмы Карафин в мешки и положив его на маленькую лестницу, заменившую нам носилки, мы понесли убитую к расположенной в двухстах шагах от дома и наполненной водой каменоломне и бросили туда труп, оттолкнув его от берега шестом. Возвратившись никем не замеченные благополучно домой, я и бабушка принялись очищать сарай от следов крови, забросали пол мусором и немного соскребли со стен кровавые пятна».

Эмилия Родберг представляет из себя замечательный психологический тип. Несмотря на молодость, она на редкость хладнокровна, чужда каким бы то ни было волнениям, о себе говорит много и обстоятельно и с гордостью напоминает: «У меня отец вспыльчивый, и я в него пошла!» Убитую, бывшую ее лучшей подругой, Эмилии вовсе не жалко.

– Дура я, не догадалась, что платье от крови испортится, надо было мне ее не рубить, а придушить.

Так совершилось ужасное преступление малолетней убийцы Эмилии Родберг, которой в скором времени вместе со своей соучастницей, бабушкой Розалией Родберг, предстоит явиться перед судом справедливости».

– Ну как? – спросил Осип Григорьевич супругу.

Она отложила газету:

– Да, это не Чехов… И даже не Влас Дорошевич… Больше не пиши, Ося!

Глава 6

Михельсон разлил чай по чашкам и придвинул к Тараканову вазочку, доверху наполненную вишневым вареньем:

– Угощайтесь, коллега.

– Благодарствую, херра Михельсон.

– Послушайте, – сыскной чиновник перешел на русский, – давайте по старинке, по имени-отчеству друг к другу обращаться? Я большую часть жизни в Петербургской губернии прожил [73] , и хоть немец на все сто процентов, а все-таки больше русский, чем эстонец. Хм. Во я сказанул!

73

До 1917 года город Нарва относилась к Ямбургскому уезду Петербургской губернии.

– Я согласен.

– Еще бы вы не были согласны. Тяжело язык дается?

– Я кроме русского еще три языка знаю: немецкий, польский и эстонский. Первые два легко выучил, и говорю на них свободно, а с эстонским беда – текст разбираю отлично и пишу без ошибок, а вот с произношением… Никак не даются мне местные звуки!

– Я это заметил. Ну ничего, выучитесь со временем. У меня супруга, покойница, была рязанской уроженкой, а после пяти лет здешней жизни так язык выучила, что лучше некоторых эстов разговаривала. Она у меня даже в любительских спектаклях участвовала на местном наречии. Царствие ей небесное, – чиновник вздохнул. – Ну, коль мы про театр вспомнили, давайте про дело поговорим. Не зря же я вас к себе в гости позвал? Значит, вы считаете, что в театр идти не надо?