Ретт Батлер
Шрифт:
Ретт уже садился на коня, когда к дому подъехала карета и Джейми сказал:
— А вот и Геркулес. Ретт, ты просто должен похвалить его кеб.
В это время Геркулес помогал плотной негритянке сойти на тротуар.
Мистер Ретт, мы повсюду вас ищем. Мы слышали, что вы вернулись в город.
Платье Руфи Бонно было застегнуто до самой шеи, а волосы убраны под черную сетку.
— Мистер Ретт, — сказал Геркулес, — Думаю, вы знаете миссис Бонно.
— Мы старые друзья, — ответил Ретт, приподнимая шляпу.
— Капитан Батлер, — сказала Руфь Бонно, — мне нужна ваша помощь. Тунис
Глава 26
НИЖНЯЯ СТУПЕНЬКА НАВЕРХУ
Южане, ненавидевшие и осыпавшие бранью Авраама Линкольна, даже те, кто ответил сецессией на его первое избрание, были поражены его убийством. Кем бы ни был Авраам Линкольн, южане знали, что он способен прощать. Когда Линкольн приехал в Ричмонд после падения столицы Конфедерации, его спросили, как следует поступить с побежденными мятежниками. Линкольн ответил: «Пусть налаживают жизнь. Не давите на них».
Радикальные республиканцы в Конгрессе были отнюдь не столь мирно настроены. У многих сыновья и братья полегли от пуль мятежников, влиятельного сенатора Чарльза Самнера один сецессионист избил до полусмерти, а у конгрессмена Таддеуса Стивенса рейдеры конфедератов спалили дотла железоплавильную фабрику. После убийства Линкольна именно эти радикалы взяли верх в правительстве Соединенных Штатов. Они отвергли вето президента Эндрю Джексона, а когда тот выступил против них, едва не добились его импичмента. Конгресс уволил избранных губернаторов на Юге и назначил на их места республиканцев. И многие из этих людей были либо скоры на расправу, ибо фанатичны, либо проявляли оба эти качества.
Конгрессмен Таддеус Стивене считал, что победителям следует «изъять у гордецов поместья, уравнять их с обычными республиканцами и пусть трудятся в поте лица, а их дети пусть идут в подмастерья и учатся ходить за плугом — только так можно научить надменных предателей смирению».
Толпы недавно освобожденных рабов наводняли города Юга. Множество миссионеров с Севера потянулись на Юг, который и без того считал себя достаточно христианским. Бюро по делам освобожденных негров кормило бывших рабов, обучало их и следило за оформлением трудовых договоров. Синие мундиры были повсюду.
До войны многие южане-рабовладельцы искренне считали, что их негры — практически члены семьи (с которыми, впрочем, всегда можно при желании расстаться, с выгодой продав). Поэтому когда негры начали выдавать солдатам Шермана укрытые фамильные сокровища и повсеместно бежать с плантаций, белые господа восприняли это как предательство со стороны любимых (хотя и умственно недоразвитых) детей.
Саквояжники, понаехавшие из городов Севера, где во время волнений военного времени чернокожих линчевали сотнями, изображали из себя высокоморальных наставников и лезли поучать южан, как следует относиться к неграм. Южане-пособники, ничем не проявившие себя ни до войны, ни во время ее, встречали их с распростертыми объятиями.
Так, по крайней мере, видели ситуацию белые южане. Чернокожие жители Юга чаще всего называли поворот текущих событий так: «нижняя ступенька наверху».
Тунис Бонно
«Гаррик» причалил к Правительственной пристани рядом с военным судном, с которого сходили на берег цветные солдаты. Эти бесстрашные негры, свободно шутившие друг с другом, придавали Тунису надежды. В смертном бою они показали, что не меньше белых любят свою страну и не уступают им в храбрости. А если негры могли быть солдатами, то почему не гражданами?
У Руфи был ялик, с которого она промышляла устриц.
— Тунис, я решила не возвращаться к отцу с матерью.
Я ведь миссис Бонно!
— Знаешь, «Веселая вдова»… — начал Тунис.
— Можешь даже не говорить мне о той старой посудине, — сказала Руфи и поцеловала его.
Томас Бонно писал из Онтарио: «Королева Виктория любит своих цветных детей не меньше, чем белых».
Тунис считал, что им следует поехать в Канаду и там начать все сначала.
Но Руфи заявила, что Канада слишком далеко и там очень уж холодно. Все ее родные тут, в Низинах. К тому же все действительно меняется. Повсюду в южных штатах негры вместе с симпатизирующими им белыми поднимались на борьбу за права чернокожего населения.
— Но зачем бороться за права с людьми, которые нас ненавидят, когда в Канаде такие права уже есть? — говорил Тунис.
— Мой дом здесь, Тунис Бонно, — отвечала Руфи, — и я буду скучать по нему, если мы его покинем. На этом споры окончились.
Отвезя устриц на рынок, Тунис вымылся и пошел в церковь своего тестя, где каждый вечер негры говорили о том мире, который рождался на их глазах.
Вместе с преподобным Прескоттом Тунис поехал в Атланту, где белые республиканцы вроде Руфуса Буллока и черные делегаты, большая часть которых до войны были свободными цветными, обратились в Конгресс США с петицией. В воздухе витал дух свободы. Негры воистину стояли у врат в Страну обетованную.
Надо же, направляем петицию в Конгресс США! — сказал Тунис, покачав головой.
Газета «Атланта джорнал» описала их встречу как сборище «саквояжников и каннибалов».
Преподобный Прескотт остался в городе проповедовать, поэтому Тунис сел на поезд один.
В двадцати милях к югу у тендера кончилась смазка в буксах; поезд, дымя и скрипя, еле дополз до Джонсборо, где остановился чиниться.
Белые пассажиры разместились в привокзальной гостинице. А Тунис нашел тенистое местечко на платформе, поставил дорожную сумку и уселся, прикрыв глаза.
В двух сотнях миль от чарльстонских болот Тунису грезилось, как перед носом лодки, скользящей по мелководью, расступаются высокие травы, когда он шестом отталкивается от дна. Сон был так приятен, что он даже не заметил подошедшей к нему белой женщины, пока та не пнула его ботинок. Теннис открыл глаза и поспешил встать.
— Мэм? — сказал он, снимая шляпу.
Белая женщина была молода и пьяна.
— Фью, — протянула она, — а ты красавчик.
— Благодарю, мисс. Я жду тут, пока починят поезд.