Реванш Генерала Каппеля

Романов Герман Иванович

Генерал Каппель прошелся по кабинету, искоса глянул на переговаривающихся между собой Серебренникова и Михайлова. Последний в чем-то горячо убеждал собеседника, даже жестикулировал с юношеской порывистостью (все же был возмутительно молод с точки зрения любого сановника рухнувшей в небытие Российской империи).

В последние дни у банковских касс в Иркутске (как и в других городах, включая Забайкалье) в длинных очередях толпился народ. Начался обмен всевозможных денежных знаков на уже деноминированные новенькие рубли американской выделки (впрочем, довольно приличной, хотя, к сожалению, и без водяных знаков), и уже введенные в оборот золотые монеты разного достоинства. Причем,

подлежащие обмену крупные суммы заносились на лицевые счета, а не выдавались прямо на руки. Многим дельцам и спекулянтам враз поплохело – мало того, что они должны были письменно указать относительную «честность» своих доходов, но и теряли приличную часть в десять процентов за совершенную обменную операцию. Так что на банковские счета соглашались все, чтобы не потерять при уплате повышенного налога.

Со временем, по мере очищения от партизан уездов, в последние будут отправлены специальные экспедиции по обмену денежных знаков, к которым, как показали эти дни, доверие стало фактически полным. Еще бы – обмен на золото свободный, в любом банке или кассе, вот только драгоценный металл из торговых расчетов под угрозой штрафных санкций полностью выводился. Захотел фабрикант или купец пустить накопления в оборот – меняй монеты на ассигнации, вот только империалами не расплачивайся. Иначе, если за руку поймают, многое потерять можешь. Да и налоги только билетами собираться в дальнейшем будут, что еще больше укрепит к ним доверие со стороны торговцев, обывателей и крестьян.

В Приморье и на линии КВЖД обменный курс будет еще выше, особенно в Маньчжурии – в первую очередь нужно блюсти выгоду для сибиряков, а не китайцев. Хотя часть золота и прилипнет к рукам желтолицых соседей, но, по крайней мере, внутренняя и внешняя торговля резко оживится. Экономика со временем воспрянет, благополучие населения серьезно возрастет, и, следовательно, последствия красной агитации станут гораздо менее разрушительными для белой государственности…

Уяр

командующий 1-м Сибирским армейским корпусом

генерал-лейтенант Сахаров

– Вместо того чтобы драться, решили сдаться! Как там, у Гоголя – «ну что сынку, помогли тебе твои ляхи?!»

Вячеслав Константинович сплюнул на грязный, подтаявший на солнечных весенних лучах снег. Станция Клюквенная, что расположена в богатом старожильческом селе Уяр была буквально забита поездами Польской пехотной дивизии. Та, не сделав ни одного выстрела по догнавшим ее красным частям, целиком, с семьями и беженцами, с офицерами и солдатами, лошадьми и бронепоездами, платформами и забитыми всевозможным добром теплушками, позорно капитулировала и отдалась на милость победителя, как дрожащая от ужаса женщина в грязных лапах насильника.

Генерал прикрыл веки – память тут же отмотала кадры совсем недавнего прошлого, аккурат после Рождества, когда возглавляемая им потрепанная колонна больных и смертельно уставших людей осталась в этом селе на ночевку. Белых старожилы встретили радушно, топили бани и накрывали столы – изобилие продуктов в сытой Сибири было привычным, вот только в походе люди от него порядком отвыкли. А утром он внимательно осмотрел станцию – трубы в многочисленных теплушках дымили, на дощатых стенках виднелись надписи на польском языке, кое-где белел «орел Пястов». Жиденькая цепочка солдат в добротных полушубках с бело-красными шевронами на рукавах, вытянулась вдоль станционных путей, на винтовках угрожающе сверкали примкнутые граненые штыки. Ощетинился башенными орудиями бронепоезд «Краков», два других Сахаров видел днем раньше –

они прикрывали арьергард польской дивизии.

Проходящие мимо вагонов, идущие нескончаемой вереницей пароконные сани с колчаковцами, поляки провожали настороженными взглядами, в которых явственно проявлялась безысходная тоска. Русские предлагали солдатам бросать вагоны и присоединятся к колонне, как сделали это сербы. Батальон последних шел в неполном составе. Многие решили остаться в вагонах, что давно стали им чуть ли не родными домами, с немногими женщинами и детьми (мало кто из «братушек» успел жениться в Сибири, большинство надеялось на встречу с семьей в Сербии), выгрузился из четырех своих эшелонов. Бросили награбленное в России имущество, которое не успели обменять у местных крестьян на сани с лошадьми, сербы влились в длиннющую колонну каппелевцев и пошли на восток, к заветному Байкалу.

Поляки только обреченно мотали головами, слыша предложения уходить пешком к Иркутску. Вячеслав Константинович их прекрасно понимал – в отличие от всех других интервентов большинство стрелков были сибиряками, уроженцами в двух-трех поколениях, являясь потомками инсургентов Костюшко последнего раздела Речи Посполитой и восставших мятежников 1830 и 1863 годов, которых массово отправляли на каторгу и ссылку в эти холодные края. И теперь попытались сбежать из охваченной кровавой смутой России, которая всегда являлась для них мачехой, на историческую родину предков, с величавой Вислой и хвойными мазурскими лесами. Все люди семейные, с многочисленной родней и присоединившимися к ним русскими, у кого была фамилия хоть отдаленно похожая на польскую.

Отступать с обреченными белыми в тайгу, в неизвестность, терпя лишения, и, возможно, даже смерть не только от партизанской пули, но от холода? Будь они одни, то солдаты рискнули! Но в теплушках жены и дети, родители и знакомые, всегда топится печь «буржуйка», на крышах вагонов в ящиках мерзлые свиные и бараньи туши, молоко в больших ледяных глыбах, огромные куски коровьего масла, что приходится с силой рубить топором, громадные связки промороженной насквозь рыбы.

Как уйти от такой привычной уютной жизни в белое безмолвие зеленой тайги, бросив все имущество на разграбление красным и вышедшим к железной дороге местным партизанам?!

На такой безумный шаг поляки не решились, хотя понимали, что обречены. Чехи поставили их дивизию в арьергарде войск интервентов, рассчитывая, что белые части будут драться до конца, штурмуя занятый повстанцами Красноярск, а где-нибудь под Нижнеудинском неблагодарную роль примут на себя поляки. Вот только главнокомандующий генерал Каппель приказал обходить мятежный город, бросив перед ним эшелоны и пересев на сани. Вот потому колчаковцы быстро догнали польские эшелоны и уходили на восток, а преследующие их по пятам красные полки вскоре вступят в решительный бой с жолнерами, как это происходило под Ачинском, когда поляки целый день сдерживали своими бронепоездами авангард 30-й красной дивизии «товарища» Лапина.

Командующий польскими войсками полковник Румша попросил чешского генерала Сыровы только об одном – пропустить вперед семь эшелонов с женщинами и детьми, обещая, что его поляки будут сдерживать красных до крайности, так как не станут переживать за участь родных. Такое было возможно – три пехотных и уланский полк, полдюжины артиллерийских батарей и две сотни пулеметов, три бронепоезда. Без малого 12 тысяч солдат и офицеров, хорошо экипированных, вооруженных, имеющих боевой опыт и которых почти не коснулась эпидемия «испанки» и тифа, могли основательно потрепать большевиков, и если не остановить их наступление, то значительно замедлить продвижение на восток.