Ревельский турнир
Шрифт:
– Много чести... благодарю вас за внимание... но я так часто меняю цвета свои, что вы безошибочно можете опоясаться радугою.
– И быть полосатым шутом, - тихо примолвил доктор.
– Знатная мысль!
– воскликнул Доннербац, хлопая в ладоши.
– Вот, что называется, соглашаться, не сказав "да". Зато лиловую полосу я сделаю шире остальных вместе.
– Милости прошу присесть, господа, - говорил Бурт-нек Доннербацу и Эдвину, которого он ласкал по сердцу и по золоту.
– Вас, рыцарь, на сегодняшний вечер я жалую
Молодежь уселась в одном углу близ тетушки без речей, а доктор и Буртнек в другом присели к столику.
– Добро пожаловать, старая кукушка, - сказал барон входящему Фрейлиху, рассылыцику гермейстера, - добро пожаловать, если твое явление не предвещает худа!
– И, батюшка, ваша высокобаронская милость! Что вздумали, - отвечал коротенький рассыльщик, закладывая перчатки за украшенный бляхою пояс и бич за раструб сапога.
– Я ведь как деревянная кукушка, что над часами в ратуше, так же часто и так же верно вещую на прибыль, как и на убыль.
– Что же нового, Фрейлих?
– Чему быть новому на этом старом свете, г. барон?
– продолжал словоохотливый немец, развязывая сумку.
– У меня даже для завтрашнего праздника и повой шапки нет, даром что старую износил я, усердно кланяясь господам рыцарям.
– Не только нам, ты и всем стенам хмельной кланяешься. Однако вот тебе два крейцера в обмен за труды.
– Благодарю покорно, благородный рыцарь. За каждый крестик на этих монетах я положу по десяти за вашу душу.
– Не лучше ли выпить за мое здоровье?
– сказал, усмехаясь, барон, принимая бумаги.
– Конечно, повестки от гермейстера?
– Приказы, благородный рыцарь.
– Приказы?.. Да что он смеет мне приказывать?..
– Где нам это знать, г. барон, - стать ли нам соваться не в свое дело! На печати стоит часовой; да, впрочем, если б письмо было прозрачнее киршвассеру, я, безграмотный, и тогда бы узнал не больше теперешнего.
– Правда, правда, - ворчал про себя Буртнек, - ты столько же можешь судить о содержании писем, как моя легавая собака о вкусе перепелки, которую приносит. Ступай себе, Фрейлих.
(Читает.)
– "Ба... ба... барону... Бур... Бур..." Провал возьми неучтивость сочинителя и почерк писца; это так связно, как венгерская цифровка; по крайней мере титул-то мой мог бы он написать большими ломаными буквами! [Fraktur-Buchstaben. (Примеч. автора.)]
– О! конечно, - сказал, не слушая его, рыцарь Дон-нербац.
– Без сомнения, - прибавила из другого угла тетушка, пересчитывая на иглы петли полосатого чулка, который она вязала.
– Это еще учтивее, - примолвил с усмешкою доктор, - письмо написано ломаным языком.
– У тебя оп очень гибок на споры, - возразил Буртнек, - посмотрим-ка его рысь на деле... прочти, пожалуй...
– Дай бог, чтобы вы могли спокойно заснуть от них, - сказал доктор, пробегая бумагу глазами.
– От гер-мейстера Ливонского ордена Рейхарда фон Бруггенея пре... при...
– Возьми очки, - сказал барон.
– Возьмите терпенье...
– возразил доктор.
– Ваши титулы так темны и долги, как сентябрьская ночь.
– Далее, далее?
– Не далее, а назад, барон! Мы, словно пилигримы по обещанию, ступаем три шага вперед, а два обратно. Итак: "Гермейстер Бруггеней, благородному рыцарю Ливонского ордена рыцарей креста барону Эммануилу Христофору Конраду... фон Буртнеку, урожденному..."
– Ты рехнулся, доктор...
– Виноват, зачитался. Я уж так привык писать рецепты спесивым вашим барыням, что у меня беспрестанно звенят в ухе их титулы. Поверите ли, что фрейгерша Книпс-Кнопс при смерти не хотела принять лекарства за то, что я не выставил на рецепте: для урожденной такой-то...
– Какая мне надобность до ее рожденья и смерти и твоей смертной охоты приплетать свои сказки к чужому делу! Ни дать ни взять, ты словно мой конюх Дитрих, который любил, бывало, вплетать ленточки в гриву моей лошади, когда уже трубят сбор...
– Вы взобрались на своего конька, барон, а ведь пеший конному не товарищ. Впрочем, мы близки к концу. Приказ, кажется, дан в придачу титулам; он и весь в четырех словах: "исправьте ваш мост через болото Вайде, что на большой дороге в Дерпт".
– Пусть он сам его перемащивает своим пергамином, а мне, право, не для чего; в ту сторону я никогда в гости не езжу.
– Не ездите, так и незачем. Жаль только бедных путешественников по нужде, они не журавли: не перелетят чрез болото.
– Это уж их дело, а не мое.
– Но ведь большая дорога - вещь мирская; а как она идет через ваше владение...
– Поэтому я имею право делать в нем, что мне угодно, а тем более ничего не делать.
– Это значит, что где многие делают все, что хотят, там все терпят то, чего не хотят.
– Другую, другую, доктор...
– Разве третью, - сказал Лонциус, паливая стопу.
– Я говорю про бумагу, - с досадой произнес Бурт-нек.
– А я думал, про стопу, - отвечал Лонциус с притворным простосердечием, снимая со свечи.
(Читает.)
– "Гермейстер..." и тому подобное... "По жалобе рыцаря барона фон Буртнека на фрейгера Унгерна о земле, прилежащей к замку Альтгофену и смежной с соседствен-ными угодьями сказанного Унгерна, якобы захваченной им у первого бесправно и беззаконно, наездом и вооруженною рукою и насилием и грабежом, с угрозами повторения оных впредь, я с фогтами и командорами Ордена, рассмотрев сие дело, нашли..." Ошибка против грамматики!
– вскричал доктор, останавливаясь.