Ревейдж
Шрифт:
— Зоя. Меня зовут Зоя.
Подушечки моих больших пальцев нажали на пульс ее запястья, чтобы обнаружить ложь. Но ее пульс не изменился — она говорила мне правду. Ослабив свои руки вокруг ее запястий, я отстранился и спросил:
— Ты говоришь правду?
Побледнев, она прошептала:
— Да.
— С чего вдруг? — огрызнулся я.
Мои мышцы напряглись от мысли, почему этот маленький котенок, этот маленький воин, который сопротивлялся этому вопросу в течение многих дней, так легко сдался.
Глубоко вздохнув, она освободила свою руку из моей ослабленной
— Когда ты похитил меня, когда ты привел меня в этот ад, я поверила, что ты монстр. — Ее глаза опустились, но она сморгнула свой страх и снова уставилась на свой большой палец на моих шрамах. — Когда ты причинил мне боль, когда задавал вопросы, я не хотела, чтобы ты одержал победу, сломив меня. Но теперь ... — она замолчала.
— Но что теперь? — надавил я. Мой голос стал хриплым и низким.
Еще раз покраснев, женщина опустила большой палец, чтобы провести им по моим губам, и добавила:
— Но теперь я вижу, что ты такой же, как я. — Она провела пальцами под моими глазами, но тут же опустила их и провела ими по ошейнику на моей шее. — Твоя жизнь не была твоей собственной, она все еще не принадлежит тебе. — Она грустно вздохнула. — Совсем как моя.
Ледяной озноб пробежал по моему телу, когда я уставился на этого маленького солдатика подо мной. Маленького, но со стальным сердцем. Подняв голову, она прижалась своим лбом к моему и сказала:
— Я слабая, а ты сильный. Я грузинка, а ты русский. Но наши разбитые сердца устали и постарели. Наш дух подавлен, хотя и не сломлен. Но наши души, хотя и подвергнуты тяжелым испытаниям и закалены болью, остаются стойкими.
Ее губы дрогнули, и она добавила:
— Они так похожи. — Ее голова снова упала на матрас. — Вот почему теперь я говорю тебе правду. Вот почему я сказала тебе свое настоящее имя.
Женщина обернулась вокруг моего сердца, как теплое одеяло. Оно билось с надеждой, с сюрреалистическим чувством, что она знает, каково это — быть мной. Она знала потерю и горе.
У нее тоже была израненная душа.
Моя рука поднялась, и я еще сильнее прижался к ее телу. Я застонал, когда моя обнаженная плоть встретилась с ее. Я провел тыльной стороной ладони по ее щеке и пробормотал:
— Зоя.
Щеки Зои вспыхнули, и она улыбнулась. Прижав свою ладонь к моей руке, она спросила:
— Могу я узнать твое имя? Ты... ты знаешь свое имя?
Я нахмурился. Меня не спрашивали, как меня зовут, с тех пор как мне исполнилось двенадцать. Но я помнил об этом. Я помнил все. Мой разум никогда не забывал, даже под действием наркотика. На протяжении долгих лет я видел, как многие мужчины входили и выходили из тюрем Госпожи. Но там, где они пали жертвами наркобарона, который вливал в нас наркоту, я боролся с этим каждой унцией своего существа. Я притворялся. Играл свою роль и сохранял память. Мое имя было запечатано в моем сердце.
— Валентин, — признался я тихим, скрипучим голосом. — Меня зовут Валентин. — Я ворочал языком во рту, имя было таким незнакомым на моих губах.
— Валентин, — прошептала
Ее голос был бальзамом для моей внутренней ярости, и хотел я этого или нет, но я не мог себя больше контролировать.
На две секунды я прижался губами к ее губам.
Это был мой самый первый поцелуй.
Глава 11
Зоя
Это сработало. У меня получилось достучаться до него. Все, чего я добивалась, соответствовало моей стратегии. Или могло бы соответствовать ровно до тех пор, пока я не узнала, насколько сломленным он был, что приводило мои планы к краху.
Я позволяла ему дотрагиваться до меня. Подчинялась каждой его прихоти. Закованная в кандалы, я решила позволить ему делать со мной все, что он хотел. Ослабляя тем самым его решимость.
Но я не ожидала, что и моя решимость тоже ослабнет.
Я стала зависимой от его прикосновений, стонала и отдавалась наслаждению, которое он выжимал из моей плоти.
Когда он вернулся из дальней комнаты, что-то в нем изменилось. Он выглядел побежденным. Его бугрящиеся мышцами плечи были низко опущены.
Вернувшись, он освободил меня из кандалов, уложил на настоящую кровать, выдвинутую из стены, затем обнял меня, в его глазах я распознала новую эмоцию — сострадание.
Моя голова болела, пока я задавалась вопросом, не было ли это еще одной проверкой. Но что-то внутри меня говорило, что все было реально. Я прорвалась сквозь его высокую стену.
Он был нежен, но решителен. Когда он доставлял удовольствие себе в тандеме с моим собственным, я знала, что что-то изменилось. Воздух вокруг нас был заряжен статикой. И было в его прикосновениях что-то новое — мягкость и заинтересованность — это то, что успокоило и ублажило мою разгоряченную кровь.
Валентин. Его зовут Валентин. Такое красивое имя для кого-то столь жестокого и покрытого шрамами. Для кого-то столь порочного. Но все же, несмотря на то, что было опасно, я чувствовала себя обязанной раскрыть свое настоящее имя.
Я знала, что внутри него скрыт хороший человек. Глупо, но я хотела, чтобы он знал мое настоящее имя. Я хотела, чтобы в следующий раз, доставляя мне удовольствие, с его губ сорвалось мое имя.
А затем он поцеловал меня.
Его губы были мягкими, но решительно прижимались к моим. Мое сердце забилось, словно выстрелы пушки, когда его твердая грудь коснулась моей. Каждая клеточка моего тела загорелась жизнью и ощущениями.
Поначалу наши губы были неподвижны и напуганы. Но Валентин медленно разомкнул свои губы и начал ласкать мои. Я застонала, почувствовав на своих губах его пряный запах. Подстегиваемые моим стоном, его большие руки зарылись в моих волосах, заставляя меня еще ближе прижаться к нему. Валентин остановился. Его теплое дыхание заполнило мой рот. Мои руки сомкнулись у него на затылке, и наши губы снова слились в поцелуе. Его рот был горячим. Затем, к моему удивлению, его язык скользнул между моими губами, встречаясь и немедленно вступая в поединок с моим.